Попытки объяснить происходящее на научном и околонаучном уровне породили две взаимоисключающие гипотезы. Академические ученые, которых было меньшинство, сошлись во мнении, что световые и звуковые эффекты следствие либо тектонических сдвигов подпочвенных пород, либо каких-то химических реакций в залежах радиоактивных полезных ископаемых. Последователи мистических культур предков, аборигены, которых в стране насчитывается полтора процента, ничуть не сомневались, что медленно перемещающиеся, иногда собранные в подобие виноградных гроздей шарики на самом деле — мятущиеся души обиженных предков или жертв трагических происшествий. Последняя версия подтверждалась тем, что «перелеты огней и пение земли» особенно интенсивно проявлялись на участке узкоколейки, где был сбит поездом путевой рабочий, на тюремном кладбище, где на протяжении полувека хоронили казненных преступников, на лишенных ухода погостах покинутых деревень.
Журналист Марк Брурэр в 1932 году поделился личными впечатлениями:
— Места, которым приписывались экспансии поющих огоньков, я, чтобы вникнуть в суть, исходил пешком, конечно, только в темное время суток. Над рельсами, где погиб обходчик, три вечера подряд наблюдал мерцающие, овальные, величиной со среднюю дыню, передвигающиеся попарно желтые пятна. Это было похоже на лучи фонарей, обшаривающие насыпь. Когда я вторгался в зону действия феномена, крупные пятна света исчезали. Их заменяли пятнышки, неотличимые от языков пламени свечей, несомых спотыкающимися, то и дело останавливающимися людьми. При этом я отчетливо слышал звуки, вполне могущие быть принятые за громкий шепот или жужжание.
На кладбище Альконсор, вполне респектабельном, ухоженном, световых выбросов было не меньше. Причем имели они совсем другой характер в том, что касается огненных эффектов. В момент, ожидаемый мной, надгробия залил клубящийся дым, только красный, подсвеченный изнутри. Я прошел по этому дыму, погруженный в него по пояс. Пахнул он плесенью. Был безобидным. Но опять же над ним просматривались плазменные огоньки, при касании прилипающие к одежде и неприкрытым участкам тела. Длилось все это недолго. Самое большее, полторы минуты. Дым слился с землей, на прощание ярко вспыхнув. Трава, несмотря на сухую погоду, сделалась мокрой. Между ее волокнами встали языки пламени. Булькающие, журчащие, бормочущие звуки больно засверлили ушные перепонки.
Здешний пастор Кад Мораски сказал, что свет на погостах — обычное явление, древний порядок вещей, что кладбищенская земля чудесным образом усиливает голоса лежащих в ней. Местные индейцы уверили, что если я захочу, с помощью местного колдуна могу услышать, о чем говорят души, что сами они, когда желают узнать что-либо важное, прибегают к магическим приемам, используя нехитрые приспособления — слуховые трубы, изготовленные из древесины эвкалипта. Я должен был хотя бы так, суеверно, понять, что есть поющий свет. И я охотно принял предложение индейцев.
О том, что земля может «говорить», передавать некую информацию, не раз упоминал небезызвестный писатель-мистик, знаток оккультизма и магии Алан Кардек, утверждающий, что «сакральные почвы поют, когда их принуждают к тому остаточные мыслящие энергии вчера живых, сегодня мертвых людей», и что возможен феномен только «там, где лежат отлюбившие, отстрадавшие». Вне зависимости от того, когда и на каком континенте они жили. Еще Кардек уверяет, что для общения со светящимися говорливыми душами идеально подходят почвы Австралии. О том, почему феномен особенно активен на этом материке, мистик умалчивает, предлагая отправиться туда и на месте увидеть и услышать. Что мы и делаем, прибегнув к свидетельствам очевидца — все того же журналиста Марка Брурэра, почерпнутым из его очерка «Маги видят и слышат».
Брурэр пишет: «Чтобы я не заподозрил колдунов в мошенничестве, они предложили мне самостоятельно выбрать любой покинутый погост, любое захоронение. Я выбрал не очень старое действующее кладбище в окрестностях Канберры, хоронить на котором начали в 1913 году, на объездной дороге которого с возрастающей интенсивностью не только появляются блуждающие огни, но отмечаются самовозгорания катафалков во время погребальных церемоний. Колдунов — их из провинций прибыло пятеро — мой выбор, хотя намечалось действовать в развращенном цивилизацией месте, не смутил. Я сам наметил ночь, назвав наугад 16 июля. Договорился с полицейскими, патрулирующими поблизости, что они не станут чинить препятствий эксперименту. Из любопытства, выгодного мне, потому что прибавлял объективности и беспристрастности, понаблюдать за происходящие напросился полицейский сержант Вили Пихнер.
Приготовления колдунов были незамысловаты. Вытащив из мешков длинные, около четырех метров каждая, трубы, они уселись на могилу какого-то бродяги, поставили трубы вертикально и принялись завывать. Ситуация со стороны выглядела комично, отдавала безумием. Побыв час среди экзотической группы, сержант подал мне знак, что намерен уйти. Но переменил решение, как только над всеми нами повисло то, чему я не слишком удивился, то, что могло сойти за добрую сотню горящих свечей. Ради любопытства я ступил влево. Огоньки роем повторили мое движение. Пихнер решительно шагнул вперед. Огни переключились на него и окружили. Колдуны, выказав неудовольствие нашим непочтительным отношением к вышедшим из земли душам, прекратили вой.
Далее случилось то, что я ожидал, но сомневался, что именно теперь произойдет. Трубы, воткнутые в землю, принялись петь на разные голоса, в разных тональностях, с разными тембровыми окрасками, с различной степенью модуляции. Они именно пели — не говорили. Кончилось представление тем, что колдуны, подхватив трубы, поспешили за пределы кладбища, где прикладывали трубы к камням, к асфальту, к почве. Трубы принялись звучать существенно тише. Пение сменилось на всхлипывание, пока не затихло окончательно. Самую длинную, свитую в бараний рог трубу прислонили к тополю. Меня забила дрожь, когда дерево охватило холодное, ленивое пламя, и дерево принялось, потрескивая, гореть. Демонстрируя, что могут прекратить процесс горения, трубу от тополя убрали. Пламя, пойдя на убыль, скользнув змеей, исчезло в трубе. По моей просьбе трубу вернули к дереву. Огонь теперь вспыхнул решительно. Его не могли потушить ни колдуны, ни полицейские. Мощное дерево выгорело под корень.
Попросив у предводителя колдунов разъяснений, я услышал в ответ, что эвкалиптовые трубы забирают в себя «всеобщую душу Земли», которая в обыденной жизни есть не что иное, как привычный для нас огонь, служащий нам везде и повсеместно. Всякий огонь, оказывается, может быть подчинен мысли знающего человека, то есть колдуна. «Так что же такое голоса земли?» — спросил я. Мне ответили, будто все сущее — души, духи, земля, предметы — содержат в себе «главный огонь». Оттого может самопроизвольно загореться и сгореть все, что угодно, не исключая человека. «Что же, колдуны убивают, поджигая?» — не унимался я. Предводитель, кивнув, согласился, добавив: «Когда голоса земли позволяют, любой маг может проделать это».
Почувствовав недоверие, колдуны опять обратились к своим трубам, а потом, указав по направлению к дальней аллее, сказали, что немедленно буду я наблюдать сразу семь костров. Так и получилось. Я увидел в изрядном отдалении ровно семь ярких выбросов пламени, бьющих из-под земли. Земля при этом не безмолвствовала. Трубы, воткнутые в нее, громко и, как показалось, задиристо пели.
На этом эксперимент оборвался. Сержант Пихнер удалился, придавленный и ошарашенный. Чего достиг я? Фиксации реальности феномена практической магии. Объяснить чудо взаимодействия человека с природой я не могу. Вряд ли в обозримом будущем кто-нибудь, даже самый умный, сможет.
Земля повсюду поет и повсюду выбрасывает плазменные шары. Современный исследователь этого загадочного явления, швейцарец Конрад Биславски составил обширный каталог стран, где феномен наблюдается на протяжении столетий. Кроме Австралии, Великобритании, Германии, Испании, Бирмы, сюда вошла Белоруссия с ее знаменитыми Пинскими болотами и российская Карелия. Там феномен получил название «свечей мертвецов» и нашел отражение в фольклорных бывальщинах.
