«Все растает как лед, одно останется
нетленным — Слава России.»
(В.Сидоров. «Людмила и Вангелия»)
«И Россия станет править миром, где не
будет национальностей, и все будут
считать себя детьми БОГИНИ и БОГА.»
(В.Кузнецова. «Рождение Атлантиды».)
Пространственное положение России на планете географически соответствует так называемой «сердцевине Земли» («Heartland»), эзотерически же Русь издревле, с первозданности гиперборейских корней, является ее духовным сердцем, в котором переплелись разнородные исторические, этнические, культурологические влияния многих народов и многих эпох. «В России словно бы пересеклись и обнажились наиболее существенные моменты эзотерической истории человечества, скрытые или замутненные в других цивилизациях, — утверждают авторы книги «Россия и Анти-Россия». — … Но чрезвычайно показательно, что это условно «северо-восточное» пространство сопровождается и максимальной духовной напряженностью…
Однако, в отличие от современной неопределенности русская традиция изначально ориентировалась на абсолютно метафизическое качество — бесконечность. Это прекрасно показал Юрий Мамлеев на примере «эзотерической символики русской матрешки… — каждая открываемая матрешка еще не есть конечная суть России.» Ориентация на бесконечность прямо связана с инаковостью по отношению к остальному, этому миру, по выражению Андрея Белого, «в русских пространствах таятся иные пространства». И такая инаковость (какое точное старинное русское слово! — Е.М)) — уже не земного происхождения, она «не от мира сего», она даже выше и значительнее признанных сакральных атрибутов, перед нею «не надо Рая» (Сергей Есенин), она вся устремлена к Абсолюту. Отсюда удивляющая рационалистов доктрина «Вечной России», отсюда — поражающее конвенциональных философов упорство русской мысли в поиске сути России, непрестанное «русскоискательство», которому нет аналогов в мире…» И если «европейская мысль в современном мире, всегда абсолютизировала нечто реальное — «мировой разум» (Гегель), либо «чувственный опыт» (Локк), а то и вовсе «материальное становление» (Маркс), то прорыв русского мировосприятия за эти рамки прекрасно понял Фридрих Ницше, посетовав однажды: «Я обменял бы все счастье Запада на русский лад быть печальным». Ведь печаль — по Нереальному Абсолюту — и есть стержневая характеристика этого мировосприятия, исторически проявлявшаяся и в мудром молчании православных старцев, и в романтико-эпическом симфонизме русской музыки, и в символистской поэзии Серебряного Века. Вообще, условно говоря, «понять Россию» (или, по крайней мере, приблизиться к этому «пониманию») — доступно, на наш взгляд, только людям поэтического склада». (там же, глава 8). Поэтами, гениями и героями Россия никогда не была бедна, и каждое столетие ее истории выносило на гребень новой волны в искусстве иные, свежие, громкие имена, неизменно пополнявшие мировую сокровищницу культуры.
Подобно тому, как Российская держава — пока не всеми признанно — полагается духовным сердцем планеты, существует такое же, нераскрытое еще для нас даже наполовину, духовное сердце русской и общемировой культуры, признанное бесспорно и безоговорочно. Имя этого мощного явления духа, хранимое в веках каждой светлой человеческой душой — Александр Пушкин, беспрецендентный провидческий поэтический дар которого расцвел явно преждевременно, но волею Высших Сил — именно в России, как вестник ее грядущих космических свершений. Наши современники, особенно некоторые пушкиноведы, удивлены, что только ныне, в свете открывшихся миру его тайных рукописей, величайший русский поэт объявлен духовным мастером, посвященным в тайны Космоса, хотя его собратья по перу с не менее известными именами, еще при его жизни, два века назад, прозревали этот магический секрет его таланта и преклонялись перед его пророческими предчувствиями.
«Златая цепь», как называл сам Пушкин зашифрованные им на многих языках мира «философические таблицы», представляла собой изложенную особым способом историческую космологию мира, основанную на специфической «русской» математике. Тайный архив Пушкина, переданный им в 1829 году на хранение казачьему атаману Войска Донского Д.М. Кутейникову и трепетно сберегаемый несколькими поколениями добровольных Хранителей до конца двадцатого столетия, безусловно, представляет бесценное достояние духовной культуры русского народа, и к внимательному и глубокому изучению которого этот странно беспечный народ, по сути, даже еще не приступал…
По свидетельству И.М. Рыбкина, одного из последних в роду Хранителей этого тайного архива, секретное наследие великого поэта состояло из 200 моделей, скомпанованных в 30 отдельных свитков, каждый из которых был помечен автором датой обнародования. Некоторые материалы написаны на старо-французском языке, но встречаются слова на немецком, итальянском, латинском, персидском, иврите, — для многих наших современников гений величайшего из поэтов обогатился и мастерством полиглота. Выполненный на качественной бумаге с водяными знаками, что, к благу, способствовало его отличной сохранности, тайный архив Пушкина потребовал от первых энтузиастов его раскодирования немало упорного труда. Одним из откровений для скромных исследователей явился тот факт, что Пушкин, как оказалось, публично заявил о существовании этих «философических таблиц» в 7-й главе своего романа «Евгений Онегин», сокрыв намек на них в стихотворном тексте.
Первооткрыватели секретов рукописей из архива обнаружили «сущностное сходство пушкинской модели мироздания с символикой известных религий, а толкователи «философических таблиц» считают Пушкина последним — 32-м Пророком современного вида человека. Пушкинская космология-история сродни пророчествам Нострадамуса, только в отличие от «центурий» Нострадамуса основой философических таблиц Пушкина является космическая математика… По словам доктора философских наук Г. Чефранова, это волновая логика, или логика ритмов, к изучению которой современные ученые еще только подошли.» (Б. Рябухин. «Современный Нострадамус», с.2).
Ровно десять лет назад в украинской газете «Слово» промелькнул материал о том, что музей научных работ Пушкина прекратил свое существование в 1994 г. после смерти его директора, последнего из Хранителей тайного архива поэта, И.М. Рыбкина, который, к величайшему народному стыду, так и остался незащищенным, отданным на растерзание хищникам от наживы на сенсациях. Но что смогли эти «казнокрады» народных духовных сокровищ понять в космической математике духа, кроме выгоды от их продажи в числе прочих пушкинских раритетов… Между тем, неоспоримым во времени остался негласный для непосвященных постулат: русская классическая математика берет свое начало от Александра Пушкина.
Людям, далеким от математических наук, трудно усвоить порой и простейшие азы построения числового мира, тем более сложно понять различие между математикой европейской и русской классической, однако, именно пушкинский пророческий гений породил это колоссальное различие. Европейская математика с большим трудом применяется в явлениях атомного мира и совсем бессильна в мире ядерном или квантовом (где нет количественных величин), куда человечество вместе с планетой в наше время совершает свой постепенный переход. Эти две математики, по утверждению специалистов, разнятся не только по возрасту и сферам действия, эти науки симметрично противоположны, у них нет ничего одинакового, но вместе они способны удивительно хорошо дополнять друг друга. Европейская математика, например, неприменима в биологической и исторической науках, но как раз там русская математика достигает наибольших успехов.
Лобачевский — младший современник Пушкина, Лермонтова и Гоголя, — под их влиянием создал новую геометрию — науку общественной культуры, и европейцам пришлось приложить немало усилий, чтобы приспособить его открытие к понятиям Запада в этой области. В России работу Лобачевского продолжило следующее поколение писателей-математиков — Л.Н. Толстой, Н.Я. Данилевский.
И только в начале двадцатого столетия славянин по происхождению Г. Минковский, предки которого (по улыбке судьбы) были с Пушкиным соседями по имению, сумел обобщить математические изыскания предшественников своего отечества и представил в Германии ошеломившую Запад «пространственно-временную четырехмерность»… В то время, когда А. Эйнштейн обнаружил непригодность существующей европейской математики, пришедшей к кризису, для обоснования задач космического масштаба, в России русская классическая математика получила «четыре пространственно-временных направления» и вышла на дорогу потрясающих открытий в естествознании. Следствием этих научных событий стал вывод, что руская математика — это абстрактное выражение законов природы, либо… сами Законы Космоса.(Из беседы с хранителем тайного пушкинского архива И.М. Рыбкиным)..
Два века спустя к подобной математической модели строения Космоса подошел в своих откровениях другой русский гений и поэт-космист Велемир Хлебников, открывший «зеркальную» закономерность многих исторических дат, подтверждающих наличие волновых и ритмических циклов человеческой, в данном случае — русской — истории, как космической, так и земной.
Не секрет, что ближайшим и преданнейшим учеником А.Пушкина являлся самозабвенно любивший его Н. Гоголь, который обладал медиумическими способностями и видел в своем учителе то, что не было доступно другим. Потому так ценны его мысли о «вершине русской поэзии»: «Пушкин есть явление чрезвычайное, и, может быть, единственное явление русского духа. Это русский человек в конечном его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в той же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла». («Мотор России об одном цилиндре…», стр.1). Среди друзей поэта были выдающиеся люди, и, может быть, поэтому начало ХIХ века названо золотым веком русского самосознания, русской культуры — и духовной культуры в особенности. Среди этих светочей Пушкин занимал не только первое место, он был центром, солнцем в самом натуральном смысле этого слова… Это точное определение самой структуры поэта. Пушкин находился в центре, а окружавшие его люди были его «лучами»… Еще при жизни они называли его человеком единственным, гением и даже божеством…» Жуковский называл поэта точно также: «Ты создан попасть в боги — вперед. Крылья у души есть! Вышины она не побоится, там настоящий ее элемент! Дай свободу этим крыльям, и небо твоё».( там же).
Глубочайшие и обстоятельные исследования пушкиноведов многих стран, казалось бы, не оставили без внимания ни одной, даже малой детали жизни и творчества поэта, его окружения, характера, вплоть до количества национальных ингридиентов и примесей в его бурлившей страстями бунтарской крови. Но проникнуть в неисчерпаемые глубины его внутреннего микрокосмоса, не удалось никому, пока он сам отчасти не приоткрыл некоторые свои тайны в упомянутых выше текстах, отданных на хранение казачьему атаману два столетия назад. Космические тайны, которые были доверены этой величайшей душе Света, россыпями бриллиантов блистают из-под волшебных строк его стихов, поэм, особенно сказок. Увеличительное стекло, чтобы увидеть и понять их, находится в сердце каждого светлого человека, полного любви к поэзии Пушкина — как к земному зеркалу высокой жизни Небес.
Однако, мощь пушкинского гения и занимаемый им с самой юности «ранг» ослепительно сияющего талантом «солнца» не только в русской, в общемировой литературе, так или иначе, объективно подвигали литературоведов и историков к анализу всей освещаемой этим пылающим невидимым огнем, непревзойденным в своем духе светилом, сферы духовной культуры.
Русские космисты, например, Н. Бердяев, метафизически подходили к оценке места и предназначения великого гения как в российской, так и в общемировой истории духовной культуры. Н. Бердяев утверждал, что «Пушкин — единственный русский писатель свидетельствующий о том, как всякий народ значительной судьбы есть целый космос и потенциально заключает в себе всё…» Некоторые из философов этого направления обнаруживают близость духовного облика Пушкина с духовной мощью Сергия Радонежского как пример ясности души и духовного света — прозрачного, сильного и ровного. Потребовалось около столетия, чтобы русский народ изжил следы духовного и социального потрясения и на революционный переворот, устроенный Петром I, ответил появлением другого чисто русского гения — Александра Пушкина.
Исторические события второй половины ХVIII века, особенно великая Французская революция, послужившая своеобразной демаркационной линией между двумя периодами в духовном развитии человечества, переместили центр этого развития от культа, царившего в Европе многие столетия, — к духовной культуре. «Разница между культом и духовной культурой принципиальна и капитальна: если культ — это поклонение Божеству, то духовная культура — есть понимание Божества; и Божество в этом случае воспринимается уже не как условность, в которую можно лишь верить, а как абсолютная реальность, бОльшая реальность, чем наше с вами существование. Поэтому внимание человечества начинает концентрироваться на высших мирах, где протекает самое полноценное, самое подлинное Бытие. Появляется возможность, во-первых, совершенно спокойно рассуждать о божественном, в силу того, что оно есть, а не просто предполагается, а во-вторых, исследовать его, потому что нет ничего прекраснее, чем исследование творения Божьего во Вселенной и на нашей планете, в частности». («Мотор России об одном цилиндре», с.2).
Именно исследованием, живым познаванием Божественного и возможностей перехода человечества на иерархическую ступень богоподобия — христоносности сознания, стадию человека-сотворца Жизни «по образу и подобию Божьему» и занимается духовная культура, в которой искусству принадлежит ближайшее к Господнему Престолу место. Слово, содержащее частицы Божественной Истины, находило выражение не только в священных Писаниях различных религий. Удары поэтических рифм и музыкальных ритмов, рождавшие реальные и фантастические образы из высших миров и Будущего, гораздо чаще и порой гораздо глубже достигали тайников русских сердец, чем раскаты колоколов и долгие церковные службы, высекая не гаснущие более искры душевного огня, ибо — «глаголом жгли сердца людей».
ХIХ век открыл в бездонном небесном океане духовной культуры новые пути сближения Неба и Земли, и вестнический гений Александра Пушкина пылал на его звездных просторах самой яркой звездой духа. «Небеса» его творческого парения излучали свет на «землю души», представляя каждой строкой поэтический комментарий к христианской молитве. «Внешне довольно благополучная, изученная до дня и до часа, жизнь Пушкина, — по замечанию одного из сегодняшних исследователей, — наполнена постоянным страданием. Понять суть Пушкина — значит, хоть однажды почувствовать Высший Луч на себе. Мы сейчас все находимся в излучениях Божественной радиации, но не все сердцем осознаем это. Потому так кидает Россию из стороны в сторону, а мы без конца спрашиваем: «За что?!» И Пушкин в минуту отчаянья спросил как-то: «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?…» Но, получив разъяснения Серафима, больше таких вопросов не задавал.
Сегодня каждое живое сознание напряженно ищет выход из гибельной рутины жизни, но самое главное пушкинское — «исполнись волею моей» — сплошь да рядом в небрежении. Но ведь это тот же завет Иисуса Христа — «Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли». Пускай Христа отгородили от нас иконами и ризами, но вот два века назад прошел по земле грешный человек, который дышал тем же Божественным Светом, что и Христос…» («Пророческий крест поэта», с.3).
Космичность, наднациональность Пушкина как духовного явления в общемировой культуре, при всей концентрации чисто русской природы его гения, не позволяла ортоксальной христианской конфессии заключить, «вместить» и «запереть» его творчество в рамки узко ориентированного православия.Тем не менее, в недавно снятом о Пушкине фильме «Спасенья тесные врата», в котором взгляд на великого поэта исходит с христианско-православной точки зрения, он, как светский человек, впервые признается церковью христианским пророком. Несмотря на многие возражения о сомнительной святости личной жизни Пушкина, один из высокобразованных священников проронил справедливое замечание, что не каждый из пророков являет собой образец святости, иные рассматривали свое избранничество как тяжкий крест именно в силу осознания своей неготовности к этой великой миссии, из-за собственной греховности и нечистоты.
Почему гоголевское определение Пушкина как человека будущего, каким он станет через двести лет, то есть сейчас, в наше время, относится к светскому и далеко не безупречному с точки зрения нравственности, человеку, пусть и гению? «Почему не Сергий Радонежский, не Серафим Саровский, а именно Пушкин? Потому что в жизни он — это мы, со всеми нашими слабостями, а в духовном полете — наше русское небо. Святой человек иногда воспринимается как недосягаемый образец, а в Пушкине все кажется досягаемым. Как будто Бог, спустившийся на землю в тело грешного человека, говорит нам: дерзайте в свободе, творчестве, любви..» (там же, с.8).
Однако, Пушкин свою пророческую миссию выполнил. Если следовать евангелической рекомендации судить пророков по их делам, то «дело» свое этот посланник Небес исполнил, согласно Божьей Воле, — именно через него пролился благодатный Небесный свет, напитавший силой для дальнейшего преобразования души русскую, а затем и мировую духовную культуру. «Отлетела ржавчина неуравновешенности, язвительности, осыпалась шелуха многочисленных, часто неразборчивых связей, короткое массонское увлечение и многое другое, что ставят иногда в начет нашему великому гению. Это именно та тьма внешняя, которая хотела его поработить, но она почти не затронула его творчество и лишилась почвы, когда дух поэта покинул тело. Он выиграл свое главное земное сражение». («Пророческий крест поэта», с.7). Вслед за Христом, Пушкин прошел свой Апокалипсис на Земле, победил в духовной битве между Светом и Тьмой внутри себя, отдал преобладание высокой душе над своей земной личностью, и, воспарив духом в космические дали иных миров, два века назад оставил нам свое творческое и духовное завещание, которое «как первую любовь, России сердце не забудет».
Как он успел сказать такое
через века,
что в нас, не ведая покоя,
болит строка?!
Как он сумел всех нас прославить,
а у реки
не точку — жизнь свою поставить
в конце строки.
(В.Гоцуленко. «Пророческий дар Пушкина»)
Иллюзорной «ложью» своих знаменитых поэтических сказок пророческий талант Пушкина облек для потомков множество намеков на таинство преображения России в грядущих веках. Об этом еще будут написаны монографии и научные труды. «Парадоксов друг» и «сын ошибок трудных», духовный и человеческий опыт его природы, сплавившей в уникуме его существа острые противоречия жизни личности и творческие откровения души, поразительно проявлялся в небесно-земном отношении поэта к женщине. Как ни пытались темные силы свергнуть, стащить земную личность этого гиганта духа в болото низменных страстей, душа его великая — наперекор тяге плоти — возвышала женщину, словно неведомым, глубочайшим образом прозревала ее божественность — как истинного творца жизни. Откуда же было дано постичь этому любвеобильному светскому волоките, каким только и воспринимали его «столпы общества» того времени, «чудное мгновенье» проникновения в недоступный, чарующий и загадочный мир женской души, женских чувств, женской жертвенности и подвига, всемогущества женской любви-всепрощения, — как не с небесных высших октав иных миров, где душа не имеет пола, где будущее — как на ладони…
Сквозь внешние прелести своих поэтических вдохновительниц духовное зрение Пушкина различало глубинные особенности женского русского характера в самых необычных сочетаниях человеческих качеств, но непременно с возвышающим преобладанием некоей божественной тайны. Поверхностность и легкомыслие своей Ольги в «Евгении Онегине» он все же компенсирует высокой душевной чистотой, открытостью, искренностью Татьяны, взаимодополняя цельность живого образа женщины своего круга и своего времени, завершая поэму гимном женской верности и веры, в данном случае, — супружескому долгу, как исполнению христовой заповеди. От одного стихотворения к другому новыми красками расцветает его восхищение женской внутренней сутью, его любовь и сострадание к плену их душ, крепнет убеждение в особом назначении женщины в этом подлунном и солнечном мире. Героини пушкинских поэм, повестей, драм и особенно сказок, словно освещают лучами его гения с разных точек обзора глубоко затаенный волшебный кристалл мировой женской души. Они могут быть трогательно беззащитными перед злом и судьбой, как Маша из «Капитанской дочки», Людмила из «Руслана и Людмилы», нежная царевна из «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях», но всегда их душевная цельность и пронзительная женственность гармонично дополняют мужество и верность своих спасителей-мужчин, что позволяет торжествовать слиянию сердец в великой Любви. Они бывают догадливы, сметливы,умны, могут преподать урок нравственности мужчинам, как шамаханская царица из «Сказки о золотом петушке». Но главное, что прорицал поэт-пророк в женских образах — это немыслимая, мистическая, сокрытая часто от самих носительниц этого дара, — космическая способность женской любви преображать мир вокруг и сотворять его заново. Как это демонстрировала всему честному люду прекрасная Царевна-Лебедь из «Сказки о царе Салтане» — своими превращениями, всем волшебством своей лебедино-девической стати с сакрально-космическими символами блестящей из-под косы луны и горящей во лбу звезды, магией чудес, самое пророческое из которых — построение прообраза райского острова за морем. Именно эта сказка, возможно, более всех других, содержит в себе потаенную канву ожидаемого преображения России, волшебством женской любви превращаемой в Рай Золотого Века. Только в наше удивительное время многослойная космическая символика пушкинских сказок, принимаемая ранее за его разыгравшиеся фантазии, может быть раскрыта ключами новых знаний, льющихся золотым дождем с Небес в раскрытые сердца светлых людей.
По «солнечному» разумению «вершины русской поэзии», любое диво-дивное его мудрых сказок — суть проявления в нашем грубом мире миров иных, тончайших, не осязаемых пока нашими чувствами, но от того не умаляемых и существующих реально, особенно для тех, кто уже в состоянии в них проникать духовным зрением. Гений и пророческий дар Пушкина и состоит в преждевременном для той России духо-созерцании этих, доступных единицам из землян, тонких сфер, в которых он «читал» своим необъятным и любящим сердцем ожидающее его любимую родину фантастическое будущее.
Улыбается Пушкин.
Химер не оставив для рабства
И свободу воспев
В первозданной ее чистоте,
Ту, к которой мы можем
Лишь в духе и втайне прорваться,
Потому что иной
Не бывает свободы нигде.
Улыбается Пушкин
Гармонии освобожденья
Даже боги летят
На любви ослепительный свет.
Потому что Любовь,
Как всемирный закон тяготенья
Управляет Вселенной,
А, значит, пределов ей нет
(«Пророческий крест поэта»,с.9)
Елена Майдель
Опубликовано в журнале «На Крыльях Лебеди»
