Агриппа Неттесгеймский — одна из центральных и во многих отношениях знаковых фигур эпохи так называемого «оккультного возрождения» XVI столетия, воплощающая собой, наверное, самые характерные черты «странствующего рыцаря» мистического образа, благородного авантюриста без сколько-нибудь оригинальных и глубоких идей, но преисполненного искреннего духовного порыва.
Этот порыв еще в юношеские годы подвигнул его на создание поистине монументальной компиляции — трехтомной «Оккультной философии» (De occulta philosophia), дающей в целом достаточно полное и наглядное представление о системе средневекового европейского оккультизма в том виде, как она сложилась к тому времени, но, вопреки названию, почти лишенной собственно «философского» элемента — анализа, рефлексии. Скорее, это как бы некий голый остов системы, усердно собранный, наподобие чучела ископаемого ящера в палеонтологическом музее, из многочисленных отдельных частей и кусочков, но при этом почти лишенный живой плоти и крови.
Если для наглядности обратиться к новейшему оккультизму, то в качестве самой близкой параллели можно назвать написанное в 20-е годы прошлого столетия и многократно переизданное на разных языках «Энциклопедическое изложение масонской, розенкрейцеровской и герметической символической философии» Мэнли П. Холла, в свою очередь немало почерпнувшего из опыта своего прославленного предшественника…
Главным источником биографии Агриппы Неттесгеймского являются его же собственные письма, которых сохранилось около 500; однако они, будучи одним из интереснейших эпистолярных памятников эпохи, в то же время дают весьма неполное представление об их авторе — не только в силу понятной субъективности, но еще и потому, что Агриппа Неттесгеймский принимал весьма активное участие в тайной дипломатии своего времени и многое в своей жизни вынужден был тщательно скрывать.
О его ранних годах достоверно известно только то, что он родился в Кельне или его окрестностях в семье, претендовавшей на древность и благородство рода и издавна служившей австрийским императорам, рано ее покинул и с того времени уже гулял, как говорится, сам по себе.
В результате постоянных перемещений из страны в страну (Италия, Франция, Англия, Австрия, Бельгия…) у него завязываются личные отношения со многими известными искателями и знатоками оккультной премудрости, чей опыт он жадно впитывает и творчески перерабатывает. Так, в Париже он становится во главе полутайного общества таких же, как он, благородных авантюристов, известных как Братство Искателей, члены которого, подобно объявившимся спустя сто лет розенкрейцерам стремились сочетать политические средства воздействия на погрязший в грехах мир с магическими.
Похоже, это именно о нем Бальзак написал в своей «Екатерине Медичи», в главе, посвященной знаменитым алхимикам братьям Руджери, такие строки: «В начала XVI века Руджери-Старший возглавлял тот тайный университет, откуда вышли Кардано, Нострадамус, Агриппа, которые один за другим становились придворными врачами … все астрологи, астрономы, алхимики, окружавшие в то время христианских государей…».
«Тайный университет» просуществовал не слишком долго и фактически распался после того, как один из «искателей» предпринял неудачную попытку подавить крестьянский бунт в своем родовом поместье при помощи собратьев, в том числе и Агриппа Неттесгеймский.
Вскоре тот покинул Францию и, следуя родовым традициям, завербовался в австрийскую армию, где вскоре дослужился до капитанского чина. Но спустя несколько лет Агриппа Неттесгеймский вернулся назад в Германию и свел тесное знакомство со знаменитым аббатом-чернокнижником (словосочетание, по своей абсурдности живо напоминающее гашековского «повара-оккультиста»…) Иоганном Гейденбергом (латиниз. Тритемий — Tritemius; 1462—1516) из бенедектинского монастыря в Трире, за которым прочно закрепилась репутация человека, в совершенстве постигшего все нравы и повадки нечистой силы и способы ее обуздания; желающие могут проверить это по его «Трактату о дурных людях и колдунах», изданному по-русски в сборнике «Демонология эпохи Возрождения» (1995).
Тот же Тритемий обучил начинающего мага правилам оккультной конспирации, коими сам владел настолько хорошо, что написанный им труд о магической тайнописи мог быть по-настоящему понят лишь при знании определенного кода, доверенного автором только наиболее близким ученикам.
Этот период юношеского романтизма и игры ничем не сдерживаемых молодых сил прервался в 1519 г., когда Агриппа Неттесгеймский, уже состоя в солидной должности муниципального старшины города Меца, по собственной инициативе берет на себя защиту старой крестьянки, обвиненной в ведовстве, и добивается ее оправдания — случай, едва ли не единственный за всю многовековую историю «охоты на ведьм»!
Преследования клерикалов вынуждают его вскоре покинуть Мец и возобновить скитальческую жизнь в поисках покровительства при дворе знатных особ. К этому времени у него уже создалась настолько прочная репутация человека, искушенного во всех без исключения естественных и сверхъестественных науках, что найти временную протекцию ему не доставляло никакого труда. Правда, как правило он столь же быстро ее терял, поскольку неуемная страсть к придворным и политическим интригам сочеталась у него с феноменальной неспособностью извлекать из них личную выгоду. В результате, например, очень перспективное во всех отношениях знакомство с принцессой Луизой Савойской, поддержанное почитателями Агриппы Неттесгеймского из высших слоев общества, за несколько лет переросло в острейшую взаимную неприязнь, отравлявшую ему жизнь до самого ее печального финала.
Действительно, стремление сильных мира сего использовать способности Агриппы Неттесгеймского исключительно в своекорыстных целях (политические предсказания и любовная ворожба) давало ему определенную почву под ногами, но было чревато смертельной угрозой в случае, если странствующий маг неправильно понимал тайные намерения своих работодателей. Постоянные опасения по этому поводу, еще усугублявшиеся крутым и неуживчивым нравом Агриппы Неттесгеймского, вынуждали его непрерывно менять место жительства и род занятий, непринужденно переходя от магии к медицине, от астрологии к юриспруденции и от военной службы к шпионажу.
Дело еще сильнее осложнялось из-за крайней желчности и нетерпимости, с которыми он, претерпевший множество несправедливых ударов судьбы, относился к своим реальным и воображаемым противникам: «Тщеславный, крайне раздражительный, постоянно живший как кочевник без прочных корней в какой бы то ни было стране он должен был тем острее чувствовать оказываемую ему несправедливость и то равнодушие, с каким встречались его жалобы, угрозы и даже его добровольное унижение» (Ж. Орсье).
Позитивные и оптимистические тона в его переписке начинают звучать лишь тогда, когда ему удается найти время и подходящих людей для занятий «герметическими науками», всегда вызывавшими у него чувство неподдельного энтузиазма. Увы, и здесь его излюбленные проекты, начиная с романтических времен Искателей и до надежд на получение секрета приготовления «философского золота», которое он за несколько лет до смерти намеревался начать чуть ли не в промышленных масштабах, не приносили никакой практической отдачи.
Драматическая жизненная одиссея Агриппы Неттесгеймского увенчалась в 1531 г. заключением в бельгийскую тюрьму, то ли за долги, то ли за «ересь». Вмешательство знатных покровителей и на этот раз избавило его от угрозы долголетнего заключения, но его нравственные и физические силы были окончательно истощены. Он перебирается на юг Франции и вскоре неожиданно для многих умирает на полпути между Греноблем и Лионом.
Наследие, оставленное им потомству, заключалось в следующем: семеро детей, несколько десятков учеников, около полусотни только напечатанных сочинений, затрагивающих широчайший спектр проблем естественнонаучного, философского и богословского характера, обширное собрание писем разным интересным людям, а также один черный пудель по кличке Месье, который по смерти Агриппы Неттесгеймского якобы немедленно удрал к своему истинному хозяину — Дьяволу. Именно этому псу суждено было сыграть немаловажную роль в формировании легенды об Агриппе Неттесгеймском, несмотря даже на то, что его ученики клятвенно заверяли, будто хозяин в их присутствии много раз спаривал его с обыкновенной сучкой по прозвищу Мадемуазель, что для животного демонической природы считалось будто бы невозможным.
Такие и подобные ходячие анекдоты немало подпортили репутацию Агриппы Неттесгеймского в глазах его современников. Так, великий Франсуа Рабле (кстати говоря, очень неплохо разбиравшийся в «герметических» науках и широко использовавший символизм алхимической трансформации при описании путешествия своих героев в поисках утраченного языческого знания) вывел его в своем «Гаргантюа и Пантагрюэле» в образе несущего несусветную ахинею шарлатана по имени Гер Триппа.
Якобы искренне желая помочь своему клиенту, больше всего на свете боящемуся сделаться рогоносцем, Гер Триппа сначала перечисляет ему несколько десятков известных ему способов гадания, большая часть которых была придумана для смеху самим Рабле, а потом составляет его «небесную камеру» (гороскоп) и приходит в результате всех трудов к следующему заключению: «Я ясно вижу, что тебе на роду написано носить рога — это неизбежно… Гляди, аспекты седьмого отделения камеры все до одного зловещи: здесь смешались в кучу все рогоносные знаки Зодиака, как-то Овен, Телец, Козерог и прочие. В четвертом же отделении камеры четырехугольный аспект Сатурна примыкает к Меркурию — ты еще и подцепишь дурную болезнь, друг мой» и т. п.
Впрочем, «большое видится на расстоянии», и в дальнейшем Агриппе Неттесгеймскому повезло с писателями несравненно больше. Так, именно он послужил непосредственным прототипом бессмертного гетевского доктора Фауста, а уже в нашем столетии романизированную, но весьма близкую к жизненной правде версию биографии мага дал Валерий Брюсов в выдержавшем множество изданий романе «Огненный ангел».
Однако подлинную славу в веках Агриппе Неттесгеймскому принесли, конечно, не его мнимые и подлинные «чародейства» или, точнее, трюкачества, а уже упоминавшийся труд «Об оккультной философии», напечатанный на родине Агриппы в трех книгах в 1531 — 1533 гг. (четвертая была добавлена позднее учениками и считается неподлинной). Как уже отмечалось, он не стал глубоким и оригинальным вкладом в эзотерическую науку, однако благодаря исключительному умению автора доходчиво обобщать свидетельства самых разных оккультных (преимуществен но герметико-каббалистических) традиций и представлять их в виде кратких и точных формулировок, таблиц и диаграмм он получил в Европе самое широкое хождение в качестве универсальной и общедоступной «школы» оккультного опыта, рассчитанной на пользование всеми, кто проявлял хоть какую-то заинтересованность в этом предмете.
Выход этой книги, написанной якобы еще в студенческие годы, однако из-за боязни религиозных преследований долгое время сохранявшейся в строгом секрете (это, скорее всего, не более чем очередная легенда), знаменовал собой заметный качественный сдвиг в общественном восприятии феномена так называемых «тайных наук», которые отныне предлагалось рассматривать как игру пусть пока и не познанных, но в принципе познаваемых сил природы; такие же понятия, как «чудо» или «сатанинское наваждение» автор предлагал всем любителям таинственного и неизведанного исключить из своего лексикона раз и навсегда. Таким образом, «оккультная философия» обернулась под его пером своего рода эзотерическим материализмом.
Подобного рода тенденции отмечались в европейской интеллектуальной жизни, еще начиная с XIII столетия (Р. Бэкон, Р. Луллий), однако Агриппа Неттесгеймский, в отличие от них и большинства их последователей, не принадлежал ни к каким религиозным сообществам, кроме сомнительных «Искателей», и не был связан в своих построениях и выводах никакими вытекающими отсюда внутренними ограничениями; он ощущал свою принадлежность лишь к одному-единственному «ордену» — испытателей природы и ее секретов.
Вся система «оккультной философии» была разделена Агриппой на три части: магию «естественную», «небесную» и «религиозную» (по мере возрастания сложности и эффективности). В ее основе, в сущности, лежала одна главная идея: все составные элементы мироздания существуют не сами по себе, взаимодействуя лишь в силу чисто механических законов притяжения и отталкивания, а подчиняются принципу «мистической партиципации», или сопричастия, сущность которого выражена известным определением: «Все во мне, и я во всем».
Именно этот божественный закон сообщает мирозданию внутреннюю одушевленность и придает высший смысл человеческому существованию, которое имеет ценность лишь постольку, поскольку не противоречит этой всеобщей космической «симпатии». Вся материальная Вселенная, согласно Агриппе Неттесгеймскому, имеет качественно однородный состав, поскольку образована из различных комбинаций и конфигураций четырех первоэлементов — огня, земли, воды и воздуха. Однако они образуют лишь видимое «тело» Вселенной, тогда как истинным проводником высших сил и энергий, имеющих божественное происхождение, является загадочный «пятый элемент», он же «Мировая душа» или «квинтэссенция», который Агриппа, применительно к человеку, называет также «колесницей души». На разных уровнях мироздания этот элемент представлен также в различных пропорциях, увеличиваясь в составе по мере «утончения» материи и достигая наивысшей степени концентрации в звездах. Его природа недоступна обычным человеческим чувствам, но, как отмечает Агриппа Неттесгеймский, «скрытые свойства, получаемые вещами через посредство звездных лучей от Мировой души, могут быть обнаружены путем сочетания интуиции и опыта».
К интуиции Агриппа Неттесгеймский рекомендует прибегать, когда речь идет об общих законах «высшей метафизики», а копытному знанию — когда необходимо составить представление относительно частных проявлений этих законов, дабы они могли быть поставлены на службу духовному и нравственному совершенствованию человечества.
Здесь у Агриппы заканчивается часть теоретическая и начинается то, что принято называть «практическим оккультизмом» и «оперативной магией»; вслед за пассивным созерцанием божественных тайн наступает черед их целенаправленного освоения и оприходования в соответствии с принципом: «Мы не можем ждать милостей от природы…» Доскональнейшим образом им исследуются внутренние «признаки», или «характеры», всех видимых форм органической и неорганической жизни, от химических веществ и минералов до небесных планет, с целью свести их в некую всеобъемлющую систему, своего рода оккультную таблицу Менделеева. Только элементы этой таблицы расположены, конечно, не по атомному весу, а по принципу взаимной «симпатии» или «антипатии» в отношении каждого из четырех указанных первоэлементов.
К примеру, «природа» огня доминирует в небесном мире у Солнца и Марса, в животном — у львов, быков и орлов, в растительном, — у лотоса и подсолнечника, в мире металлов, разумеется, у золота, в человеческом организме проводником огненного начала считается кровь, и т. д. и т. п.
Подобные же соответствия Агриппа Неттесгеймский, проявляя редкостную эрудицию, фантазию и богатейший дар ассоциативного мышления, обнаруживает и применительно ко всем прочим первоэлементам, так что его таблица действительно оказывается своего рода компендиумом средневековой оккультной премудрости. Далее автор переходит к объяснению основ и принципов применения частных магических практик, начиная с самых элементарных, вроде изготовления талисманов или приворотных зелий, и постепенно поднимаясь все выше и выше в трансцендентные сферы.
«Небесная магия», излагаемая во II книге, в представлении Агриппы Неттесгеймского связывается, прежде всего, с пифагорейским учением о гармонии космических сфер, которое он «обогащает» и приспосабливает к практическому использованию за счет позднейших астрологических теорий и методов астральной магии. Им были заботливо собраны и систематизированы разбросанные по многочисленным астрологическим трактатам сведения о магических символах планет и прочих небесных светил во главе с «небесным царем» — Солнцем, а также даны подробнейшие рекомендации на предмет использования их волшебной силы в тех или иных видах чародейства.
Вся «небесная» магия базируется, разумеется, на том же самом принципе «мистической сопричастности», что и система Агриппы Неттесгеймского в целом, но распространенном уже и на самые высшие сферы мироздания; звездных духов и демонов можно эффективно и без опасения за собственную жизнь использовать лишь в том случае, если знать, какие стихии и элементы и в каких пропорциях образуют их астральное «тело», и к каким материальным субстанциям и предметам, используемым в ходе магических церемоний, они более всего чувствительны.
Впрочем, большинство практических рецептов Агриппа Неттесгеймский, в соответствии с мудрыми советами Тритемия, были преподнесены им в такой форме, чтобы воспользоваться ими мог отнюдь не всякий желающий, а лишь тот, кто способен разглядеть за ритуальной формулой некий глубинный план постижения эзотерической реальности, о чем прямо говорится в одном из его посланий к ученикам: «О, сколь часто приходится читать о неодолимом могуществе магии, о чудодейственных астрономических таблицах, о великих чарах и метаморфозах алхимии. Но все это оказывается пустым, надуманным и лживым, если воспринимать сказанное буквально. …Во всех (подобных) писаниях всегда заложен иной, более высокий, смысл, который невозможно воспринять через одно простое чтение книг, без помощи знающего и добросовестного учителя. Именно поэтому работа столь многих оказывается тщетной…»
Исследованию этого «высокого смысла» целиком посвящена III книга, где на передний план выдвигаются уже не столько конкретные методы оккультной реализации, сколько приемы создания особого мистического настроя души, без чего маг навсегда обречен на пребывание в плену у низших духов и «грубых» энергий. Но, с другой стороны, один лишь спиритуальный настрой, не подкрепленный знанием определенных психотехник, предостерегает Агриппа Неттесгеймский, может привести к окончательному и безвозвратному растворению человеческого духа в Божественном, ибо Господь может «забрать» такого человека к себе и больше не отпустить. А поскольку автор Оккультной философии чрезвычайно далек от буддийских и тому подобных умонастроений, то подобный результат ему явно не по душе: наряду со Всевышним необходимо также знать и чтить богов-посредников, сопровождающих мага на пути его духовного восхождения.
Самая же высшая магическая сила сосредоточена в имени Иисус, ибо, если адепту удастся реализовать все заложенные в нем мистические смыслы и магические потенции, то оно одно в состоянии «перекрыть» все еврейские, греческие и прочие «языческие» имена небесных сил.
Здесь особенно отчетливо заметно стремление Агриппы Неттесгеймского раскрыть магическое измерение христианства, нагляднее всего проявляющееся, по его мнению, в католической обрядности; описания церковных ритуалов и церемониальных действ под его пером приобретают отчетливый характер «религиозной магии», и автор искренне огорчается, почему сама церковь пренебрегает столь могущественным инструментом общения с Богом. Здесь — квинтэссенция премудрости всей так называемой «христианской Кабалы», ее золотая мечта: развить христианский культ в «могущественную религиозную магию, существующую в органичном единстве с небесной магией и магией элементов, связанную с ангельскими чинами и пытающуюся пропитать магизмом религиозные ритуалы, образы и обряды с тем, чтобы священники смогли благодаря этому творить чудеса» (Ф.А. Йейтс).
Любопытно, что подобные фантазии, кажется, находили отклик у некоторых представителей духовных властей: непрерывно переругиваясь с монахами, Агриппа Неттесгеймский в то же время поддерживал весьма тесные дружеские и деловые контакты с «белым» духовенством, прежде всего с архиепископом Кельнским, чрезвычайно к нему расположенным, и некоторыми влиятельными французскими прелатами.
И действительно, в бурной жизни Агриппы Неттесгеймского можно найти эпизоды, когда словно чья-то невидимая рука вызволяла его из крайне опасных ситуаций, а сам он как будто совершенно забывал про весь свой антиклерикализм и, напротив, при каждом удобном случае демонстрировал свое религиозное благочестие. Впрочем, многим исследователям этот странный альянс вовсе не кажется противоестественным: в отличие от православия и тем более протестантства, неизменно демонстрировавших крайнюю нетерпимость к подобного рода тенденциям, в католицизме они всегда были достаточно устойчивыми и живучими, хотя, естественно, тщательно затушевывались. (Любопытно, что в опубликованном в конце прошлого века знаменитом «сатанинском» романе «Там, внизу»Ж.К Гюисманса один из его героев на вопрос о том, кто в современном мире является главными носителями магических культов, дает такой неожиданный ответ: «Из духовенства — это высшие миссионеры, приходские исповедники, прелаты и игумены. Средоточие современной магии находится в Риме; ей предаются высшие сановники церкви…». Строки эти написаны человеком, который до конца жизни оставался пламенным католиком!)
Возможно, что именно скрытому влиянию со стороны духовенства обязано своим появлением на свет второе по значимости сочинение Агриппы — Трактат о тщете наук (Ве vani-tate scientiarum, 1530). Самое неожиданное в нем, пожалуй, то, что к «тщетным» наукам автор причисляет, помимо прочего, и те, которым были посвящены три тома его же любимого детища — Оккультной философии, оправдываясь на этот счет перед читателем следующим образом: «То, что я там в юношеском задоре ошибочно писал, хочу, ставши умнее, теперь подвергнуть пересмотру … ибо тщете этой посвятил много времени и сил и, в конце концов, вынес из этого урок и знаю отныне, как отсоветовать заниматься прочим этими скверными вещами» (гл. 48).
Чем объяснить это странное изменение религиозной ориентации на 180 градусов — от безудержной апологетики «священного искусства Кабалы» к столь же радикальному его отрицанию, как не активными поисками компромисса с теми, кто долгое время считался главным его врагом и гонителем — Церковью, и стремлением показать себя чуть ли не «святее папы римского»? Если, следуя за некоторыми современниками Агриппы Неттесгеймского, придерживаться мнения о его весьма низких нравственных и интеллектуальных качествах, то тогда следовало бы предположить, что речь здесь идет лишь о защите шкурных интересов, однако во всей богатой биографии «оккультного авантюриста» невозможно найти ни одного примера, когда бы он шел против своей совести и принципов.
Скорее всего, публикуя практически одновременно в двух разных местах две противоположные по содержанию книги, написанные юношей и зрелым мужем, их автор как бы приглашал самого читателя сделать выбор, какой Агриппа им больше нужен — молодой маг, полный неисчерпаемого энтузиазма и веры в безграничность человеческих способностей, или усталый скептик, разуверившийся на исходе жизненного пути во всех без исключения способах познания истины, что естественных, что сверхъестественных, и вообще в человеческом роде как таковом, а потому уповающий исключительно на Божественное провидение.
Выбор этот, впрочем, не составил для современников и последующих поколений особого труда: Оккультная философия выдержала десятки переизданий на всех языках и остается востребованной даже в наш технический век, а творение Агриппы-скептика ныне воспринимается лишь как один из экспонатов в музее заблуждений человеческого ума.
