Недавняя история с домом Рэя Брэдбери, который его наследники отдали под снос, произвела на меня сильное впечатление. Такая же петрушка должна была случиться и с жилищем Чарльза Буковски в Лос-Анджелесе, но поклонники творчества писателя организовали общественную кампанию и объявили хибарку «объектом культурного наследия».
Почему Буковски в сердцах американцев оставил более глубокий след, чем автор «Марсианских хроник», я ума не приложу. У последнего были очень темные взаимоотношения с детьми: стоит прочесть «Что-то страшное грядет» или «Вельд», чтобы убедиться в том, что дедушка американского sci-fi смотрел на детей с большим подозрением. Но сегодня не об этом.
Я думал: как интересно было бы пройтись по дому Брэдбери, посмотреть, какую обувь он носил и с каких тарелок ел. Комната, где застрелился Маяковский, и кровать, на которой он это сделал, меня, например, не на шутку взволновали. Я с удовольствием посмотрел бы и берлогу Буковски, но мне кажется, там вряд ли найдется что-то примечательное — стеклотара да библиотека (и насчет второго я вовсе не так уверен). Потому, что Буковски был записной либертен и уже хотя бы из-за этого должен был быть свободен от материальных ценностей. Брэдбери же всю свою литературную карьеру воспевал предметный мир и описывал его с невероятным правдоподобием. Однако дома Брэдбери больше не существует, а бунгало Буковски спасли. Как сказали бы в Лос-Анджелесе, ain’t that a bitch?
Все мы видели подборки видео с российских авторегистраторов. Более чем достаточно для понимания того, что жизнь может закончиться в течение нескольких секунд — именно столько времени требуется автомобилю, чтобы вылететь на встречную полосу или попасть под автопоезд с отказавшими тормозами. КамАЗ, знаете ли, наш отечественный Джаггернаут, карающий без разбора и не знающий пощады. Это только те элементы картины, которые зафиксировала видеотехника, а общая панорама в тысячу раз шире. Человек, царь эволюции, хрупок, как яичная скорлупа.
Но, несмотря на кажущуюся жестокость и непредсказуемость смерти, она абсолютно систематична и последовательна — просто мы не знаем всех деталей: кем был человек за рулем и почему он решил закончить свой жизненный путь именно таким образом. Мне представляется, что каждый узнает о своей смерти заранее — не за годы, но за месяцы, то есть с достаточным упреждением, и доказательств этому можно найти сколько угодно.
Подобная информация обладает потенциалом по вышибанию человека из устойчивого состояния в чистый хаос, что хорошо проиллюстрировал Михаил Булгаков на примере буфетчика из Варьете. С одной стороны, если человек владеет такой информацией, это должно мотивировать его на то, чтобы максимально продуктивно провести остаток своей жизни, о чем тоже было немало написано самыми разными авторами, включая Паоло Коэльо (не к ночи будь помянут). Однако о себе я бы не стал говорить так категорично. Да и проверять, если честно, не хочется.
Итак, смерть предсказуема, причем как раз с нужным запасом времени: не слишком рано, но и не слишком поздно. Это ли не свидетельство того, что Вселенная устроена с величайшей целесообразностью? Достаточно доверять своим ощущениям, не пытаться обмануть самого себя и готовиться к встрече, если принял решение. Мы помним, что в гробах спят вампиры, но вампиры — персонажи литературные, а вот староверы и монахи, практиковавшие этот обычай, — вполне реальные. Мне все больше по душе эта идея — если не откладывать на похороны, то хотя бы держать пароли и подробные инструкции там, где близкие смогут их найти в случае необходимости. Тем более что жизнь наша все больше удаляется от бумаги в сторону двоичного кода; произведенное человечеством становится все более эфемерным, а срок его жизни все сильнее сокращается.
Что же останется после меня?
Кредитные карточки с долгами. Паролей к ним не знает никто, кроме меня, и кто станет погашать мои долги в случае смерти — непонятно. Как бы то ни было, никого этой перспективой не обрадуешь.
Компьютер, скорее всего, погибнет вместе со мной, поскольку я с ним по роду деятельности практически не расстаюсь. Более того, когда я спрашиваю себя, с чем бы я выбежал на улицу в случае пожара, лаптоп фигурирует под номером один, даже впереди штанов и ботинок. Очень велика вероятность того, что я буду стоять в трусах, прижимая к груди трудовой Lenovo, глядя на то, как красиво вибрирует горячий воздух над углями, пока пожарный наряд заливает все пеной.
Наконец я дублирую все стоящее из написанного мной в Dropbox.
Никто, кроме меня, не знает паролей ни к первому, ни ко второму, ни к третьему. А главное — понадобятся ли эти пароли кому-нибудь вообще? У меня по-прежнему хранится огромное количество барахла, несмотря на все попытки избавиться от него. Живу я один, и кому-то придется прилететь в Калифорнию, чтобы куда-то определить все дерьмо, которое я насобирал и еще насобираю за остаток своей биографии — если, конечно, так и буду сидеть тут как сыч среди прекрасных ландшафтов.
Люди копят деньги, строят трехэтажные халабуды и покупают автомобили, чтобы принести только вред и отравить жизнь потомкам, иногда ущерб распространяется на несколько поколений, пока те не прогуляют все деньги. Огромные дома, которые возводят в расчете на то, что в них будут жить поколения благодарных потомков, — известная иллюзия тех, кто плохо представляет себе человеческую психологию. Эти дома потом станут чемоданом без ручки для детей, не знающих, что с ними делать, и не решающихся продавать то, во что «папа вложил всю душу». Швейцарские часы стоимостью в несколько тысяч долларов торжественно передаются сыну, которому, кроме Casio, ничего не надо.
На примере писателя Брэдбери мы уже убедились в том, что дорогие сердцу мелочи обычно не имеют никакого значения ни для кого, кроме покойника. Это правило, увы, не распространяется на ликвидное имущество, вроде недвижимости, денежных активов и средств передвижения, которые могут превратить наследников в группу жадных гадов, ненавидящих друг друга.
Я сразу вспомнил клан Синатра, хотя можно привести тысячи гораздо более близких нам примеров. Пока я писал об этом, мне в голову пришла мысль: если наши наследники принимаются рвать друг друга за имущество, значит ли это, что мы потерпели крах на родительском поприще? Не сумели воспитать их порядочными людьми? Или дело в том, что нельзя даже подвергать их соблазну, оставив без четких указаний насчет того, кому что причитается? При любом раскладе вина на нас, пусть и частичная.
Это довод в пользу того, что от имущества следует избавляться: деньги делить куда легче, но дармовые деньги — то еще зло.
Я лично обедал однажды в компании миллионера, унаследовавшего недвижимость в Сан-Франциско. Было ему тогда 23 года, и мой друг, который нас познакомил, рассказал мне вне протокола, что молодой человек — пациент психотерапевта и принимает антидепрессанты, поскольку не доверяет людям. Ему постоянно чудится, что дружить с ним хотят исключительно из-за его денег, — и я бы не очень поверил в это, если бы не эпизод, которым окончился тот обед. Вся компания решала обычную проблему: кому сколько следует платить из общего счета? Ситуация запутывалась, в конце концов миллионер истерически закричал: «Ну хорошо, хорошо! Давайте я заплачу, раз уж на это все намекают!»
Единственный вариант, не вызывающий у меня скепсиса, — это оплата образования своего чада. Остальное следует отдавать на благотворительные нужды. Кажется, в конечном итоге всем будет лучше.
То есть произведенные для других. Я пытаюсь избежать истрепанного слова «любовь», но оно упорно продолжает лезть под руку. Неизмеримая эфемерная энергия, означающая, что вы потратили часть себя на то, чтобы сделать счастливее посторонних. Иногда даже таких, которых терпеть не можете, но, невзирая на это, делаете что-то из любви к самому процессу. С близкими это тоже работает — но только не давайте деньгами, а то еще возьмут, паче чаяния.
