В каганате процветало виноградарство, рыболовство, скотоводство, охота, гончарное ремесло, каменное строительство. Промышленная и сельскохозяйственная продукция вывозилась в различные страны мира от Испании до Китая.
На территории каганата сложилась в это время особая культура, названная исследователями по месту раскопок Салтово-Маяцкой. Несмотря на разнородность входящих в каганат племен, все они постепенно стали носителями этой единой культуры, что выражалось в «общности архитектурных приемов, близости бытового инвентаря, оружия, конской сбруи, женских украшений…». Эта единая культура была распространена на всей территории каганата от Киева до Каспия и от Кавказа до Камы и носила не столько этнический, сколько государственный характер. К середине 700-х годов в государстве сложился единый язык и единая руническая письменность. Культурная общность привела к тому, что разноплеменное население каганата стало единым целым и называлось хазарами, или, по крайней мере, так воспринималось окружающими народами, подобно тому, как сегодня всех выходцев из России называют на Западе русскими.
Чем лучше узнаешь о первом периоде существования каганата, тем больше видишь в нем знакомых черт. Национальная и религиозная толерантность, сакральность верховной власти, объединяющий характер титульной нации, роль щита между Европой и Азией, трудолюбивый народ, предприимчивые купцы, смелые воины. Да, экспансия, но какое же государство не стремится к росту, да и расширялась Хазария на Запад и на Север, подчиняя территории, не имеющие в то время собственной государственности.
Это было движение, сходное с русской колонизацией Сибири, когда более развитый народ включал в сферу своего влияния политически индифферентные территории. Власть хазар была легка и приносила больше блага, чем обязанностей.
Все перечеркнули следующие 200 лет хазарской истории, заставившие народы каганата увидеть в хазарах врагов. Это отношение к хазарам было зафиксировано впоследствии в русских летописях и распространилось на всю историю Хазарии. О прежнем периоде процветания и согласия остались только смутные воспоминания. Различия исторических эпох были не просто велики, перед нами предстают два разных государства. Казалось, что каганат имеет «две истории: тюрко-хазарскую и иудео-хазарскую, у которых общим была только территория, ибо характеры контактов с аборигенами были предельно различны».
Но почему именно Хазария стала объектом пристального внимания «избранного» народа? Можно найти много причин, бросивших Хазарию в смертельные объятия талмудистов, но, прежде всего это веротерпимость хазарского правительства, доходящая «до полной неразборчивости» и… шелк.
Начиная с кесаря Августа шелк составлял заметную статью римского импорта, а в V—VII вв. эта невесомая ткань становится осью, вокруг которой вращаются интересы великих держав того времени: Китая, Византии и Персии. Шелк превратился в инструмент для достижения мирового господства. Византия с его помощью находила союзников, оплачивала наемников, пополняла казну. Деньги от торговли шелком позволяли ей поддерживать престиж великой державы и вести на восточной границе бесконечную войну с персами. Но это не устраивало ее стратегического противника — Иран (Персию), через владения которой проходил Великий шелковый путь. Шелковые караваны шли от китайской стены, через средне¬азиатские оазисы Согдианы и северный Иран к пограничной крепости Нисибис в Междуречье, где его принимали византийские купцы. За 200 дней путешествия цена шелка неизмеримо возрастала. Если тюрки, брав-шие дань с Китая шелком и деликатно называвшие это обменом, получали драгоценную ткань практически даром, то в Константинополе она про¬давалась, в буквальном смысле слова, на вес золота. Иран не мог полностью перекрыть поставки «стратегического» сырья противнику, так как сам существовал не в последнюю очередь за счет таможенных пошлин с шелковых караванов, но ограничивал количество транзитного шелка до уровня, при котором враждебная держава не смогла бы наращивать военную мощь.
Однако в этой истории была и третья сторона — вовсе не Китай, как можно было бы подумать, а Согдиана, совокупность мелких среднеазиатских княжеств, лишенных политического единства, но объединенных мощным экономическим стимулом. Именно согдийские купцы получали практически весь барыш от торговли шелком. Они же стояли и за международными политическими интригами, связанными с этой торговлей.
В первой половине VI века персы резко ограничили ввоз шелка в Византию. Согдийские торговцы несли огромные убытки. А когда в середине VI века ожесточенные войны по всему византийско-персидскому фронту от Каспия до Эфиопии окончательно разрушили систему доставки шелка на Запад, купеческий союз предпринял ответные меры.
В 562—565 гг. пришедшие из степей тюрки разгромили державу эфталитов, от которой зависели согдийские города. Ловкие купцы Бухары, Ташкента и Коканда активно поддержали новых хозяев, И это понятно. Став частью тюркютской империи, простиравшейся от Желтого до Каспийского моря, согдийцы получили прямой доступ к шелковым запасам, Китая. Тюрки, установив свое господство над северокитайскими царствами Чжоу и Ци, выкачивали из Поднебесной столько шелка, что обвешивали им свои кибитки, своих жен и коней и все равно у них оставалось огромное количество драгоценной материи. Получить ее от простодушных кочевников согдийским купцам было просто, гораздо сложнее оказалось доставить товар в Византию.
За решение этой задачи взялся согдиец Маннах, лоббировавший интересы купцов при дворе тюркютского кагана Истеми (?—576 г.). Он стал так близко к престолу, что степной владыка направил его полномочным послом к персидскому шахиншаху Хосрою для переговоров о восстановлении шелковой торговли. Согдийцы, в предвкушении будущих сверхприбылей, предложили персидскому монарху долю от доходов в обмен на увеличение количества транзитного шелка. По существу они предложили Хосрою торговлю национальными интересами, на что он согласиться не мог. Но он не хотел идти и на разрыв отношений со своими новыми соседями и пока еще союзниками (по войне с эфталитами) — тюрками.
Персы нашли выход из создавшегося положения: купили у согдийцев весь предложенный шелк и сожгли его в присутствии Маниаха и его соплеменников. Никакой другой ответ не мог бы сильнее сразить сребролюбцев. Они поняли, что персидское правительство непоколебимо и стали подталкивать кочевников к войне, но Истеми-каган хотел решить вопрос мирно. Он послал в Иран новое посольство, состоящее из чистокровных тюрков. Послы были отравлены и едва ли это сделали персы, стремившиеся изо всех сил избежать войны на два фронта — с Византией на западе и со Степью на востоке.
Согдийцы получили прекрасный козырь. Маниах убедил Истеми-кагана разорвать союзный договор и объявить персам войну. Купцы надеялись прорубить себе караванную дорогу до византийской границы тюркютскими саблями. Неутомимый Маниах во главе тюркютского посольства посетил Константинополь и заключил с византийцами военный альянс против несговорчивых персов[13]. В 569 году тюрки вышли в поход, но не смогли преодолеть защитную линию иранских пограничных крепостей. Несмотря на то, что тюрки вышли на берега Амударьи (571 г.), война с могущественной Персией грозила стать затяжной, и, что было хуже всего для согдийцев, откатиться от персидских границ в их уютные оазисы.
Хитроумные купцы предпочли воевать не только чужими руками, но и на чужой земле, далеко на западе. В 570—571 гг. тюрки овладели всем Северным Кавказом и вышли на границу Византийской империи в районе Керченского пролива. В этом им активно помогали хазары. Новый путь для шелковых караванов был проложен в обход Персии: от Китая до Крыма простиралась единая тюркская империя.
К началу 600-х годов доходы от торговли шелком принесли небыва¬лое процветание городам Средней Азии. Бухара, Самарканд, Ташкент, Кашгар, Турфан купались в золоте. Прибыли от военных поставок в тюркютскую армию были небольшим, но приятным дополнением к баснословным доходам от перепродажи шелка. Каганы степной империи совер¬шенно не вмешивались во внутренние дела Согдианы и города-оазисы сохраняли полную автономию. Зато сам купеческий союз оказывал активное влияние на политику каганата. Накопленные сокровища позволяли согдиицам решать, какого хана и какое племя привести к власти, в какую сторону повернуть степные дивизии и на чью голову обрушить кривые тюркютские клинки.
При этом Л. Гумилев с удивлением отмечает, что «культурный подъем среднеазиатских владений уживался с чрезвычайно низким уровнем политического самосознания. Согдиана в VII веке была раздроблена на мельчайшие княжества и, несмотря на крайнюю необходимость, не имела сил для объединения».
Что за странный народ были эти согдийские купцы, легко, как петухов на сельской ярмарке, стравливающие между собой великие державы, сами же не имеющие сил создать даже подобия единого государства на своей земле? А, быть может, не желающие? Что-то крайне знакомое просвечи¬вает и в образе действий согдийцев, и в результатах, которых они добивались. Близость к власть имущим, закулисная политическая интрига, стремление получить максимум прибыли из любой ситуации, полное пренебре¬жение национальными интересами и, как следствие, слабость политической власти и разложение государственного организма. Перед нами классический «малый народ». Но каким ветром занесло его в среднеазиатскую пустыню?
В июне 586 года до Рождества Христова воины вавилонского царя Навухадницара взяли штурмом Иерусалим. Огромное количество пленных иудеев отправилось в Вавилон. Там они нашли своих соплеменников из десяти колен Израилевых, рассеянных по Азии еще во времена влады¬чества Ассирии. Несмотря на свою обособленность от окружающих языч¬ников, пленники сумели неплохо устроиться, пополнив собой купеческое и ремесленное сословия и проникнув в государственную администрацию, как это видно из книг Ветхого Завета. Есфирь стала любимой женой вавилонского монарха и добилась физического уничтожения 75 000 недовольных еврейским засильем.
В 538 году до Рождества Христова персидский царь Кир захватил Вавилон и позволил иудеям вернуться на родину и восстановить Храм. Несмотря на то, что пленники из года в год повторяли слова псалма: «Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет моя рука. Пусть прилипнет язык мой к гортани, если я не буду вспоминать тебя, если не поставлю Иерусалима выше всех моих радостей», в Палестину вернулись лишь 42 360 человек из колена Иудова и Вениаминова[18]. «Многие, не желая бросить свое имущество, остались в Вавилоне», — писал Иосиф Флавий. Торговые лавки в богатой столице мира оказались милее, чем Святой Град, где одной рукой приходилось класть кирпичи, а другой держать меч для защиты от окрестных племен.
Потомки двенадцати колен распространились по всей территории древнеперсидской державы от Египта до Индии. Осев в крупнейших городах вдоль торговых путей, они создали касту купцов-рахдонитов («знающих дороги»). Шли века, менялись хозяева территории: ассирийцы, вавилоняне, персы, македонцы, парфяне, снова персы, арабы, турки — лишь жрецами золотого тельца оставались все те же знатоки дорог и мастера барышей. Стоило раздвинуться границам империи, и вслед за солдатами шли купцы. Так они появились в Средней Азии и принялись превращать шту¬ки шелка в слитки золота.
продолжение
via
