В первые 50 лет XVII в. в Японии наблюдался известный рост про­изводительных сил. Расширились посевные площади, улучшилась обра­ботка земли, увеличилось количество производимого в стране риса. Это время характеризовалось также значительным подъемом ремесла и торговли, ростом городов, развитием товарно-денежных отношений.

В стране укрепилась диктатура богатейшего феодального рода То­кугава, постепенно подчинявшего своему контролю князей. Токугава принадлежало свыше одной четверти всей территории Японии. Резиден­цией сёгуна и политическим центром страны был город Эдо (Токио).

Сёгуны стояли ка верху иерархической лестницы японского феодаль­ного дворянства и фактически пользовались верховной властью. Микадо’ (император), живший в старинной столице Японии — Киото, не обладал реальной властью и выполнял лишь некоторые религнозно-церемониаль- ные функции. Однако все важнейшие акты сёгуна номинально утвер­ждались императором.

Владетельные князья различались по степени своего богатства, ко­торое исчислялось годовым доходом, выражавшимся в рисе. Общий рисовый доход Японии в начале XVII в. определялся в 11 млн. коку (1 коку— 180,4 литра). Из этого количества 4 млн. коку принадлежало дому Токугава. Остальные князья значительно уступали ему в богатстве. Только 16 феодальных князей имели доход свыше 300 тыс. коку риса каждый. Именно они представляли собой наиболее крупных удельных владетелей, Обладавших значительным количеством вассалов—самура­ев и пользовавшихся известной самостоятельностью. Некоторые из этих князей имели свою монету.

Подавляющее же большинство князей находилось в полной зависи­мости от Токугава. К этой же категории феодалов, полностью завися­щих от милости сёгуна, относилась и придворная знать, составлявшая окружение микадо. Класс феодалов, включая его наиболее многочислен­ную прослойку — самураев (вассалов сёгуна или князей), составлял около 10% всего ‘населения. Количество самураев-ленников непрерывно сокращалось. Князья и сегуны препятствовали закреплению ‘вассалов на ленных территориях, обязывая самураев находиться 1при замке сеньора.

Земли в Японии считались или государственными (земли сёгуна), или частными. К последней категории ‘принадлежали владения князей, церкви и монастырей.

Крестьяне, прикрепленные к земле княжеств, вели мелкое самостоя­тельное хозяйство на правах постоянных наследственных держателей. Они выплачивали феодалу оброк главным образом в натуральной фор­ме, а иногда и деньгами. Лишь в некоторых частях Японии на землях, жалованных самураям-ленникам, существовала и барщина.

Ознакомление с социально-экономическим строем токугавской Япо­нии привело К. Маркса к заключению, что «Япония с ее чисто феодаль­ной организацией землевладения и с ее широко развитым мелкокрестьян­ским хозяйством дает гораздо более верную картину европейского сред­невековья, чем все наши исторические книги, проникнутые по большей части буржуазными предрассудками» .

Города токугавской Японии являлись средоточием торговли и ре­месла. Они находились под непосредственным контролем сёгуната. Крупнейшими городами были Эдо, Осака — главный торговый центр страны, Киото, Нагоя, порты Сакаи, Нагасаки, Хакодатэ. В середине XVII в. Эдо насчитывал более 500 тыс. жителей, Осака — 270 тыс., Кио­то — 500 тыс.

Хотя по феодальному кодексу горожане, купцы и ремесленники стояли ниже крестьян, в действительности крупная торговая буржуазия была настолько влиятельной, что феодалы не могли с нею не считаться. Крупные оптовые фирмы, скупавшие рис у князей, являлись постоянны­ми заимодавцами как отдельных феодалов, так и правительства. Неред­ко крупные торговые дома брали на откуп у князей сбор оброка  кре­стьянства.

Первый сёгун из династии Токугава — Иеясу стремился использо­вать технические знания европейцев. Будучи ‘заинтересован в развитии товарообмена с зарубежными странами, он разрешил торговлю голланд­цам, выступавшим в качестве представителей нидерландской Ост-инд­ской компании.

Одной из важнейших статей европейского ввоза в страну было огне­стрельное оружие, производство которого в самой Японии не было нала­жено. Но сёгун не без основания опасался, чтобы южные феодалы не использовали этого оружия против Токугава. Европейцы пытались укрепить свое влияние в стране через крещеных князей на Кюсю и через своих ставленников в правительственном аппарате.

Южные князья принимали христианство почти исключительно из коммерческих и (политических соображений. Они стремились воспользо­ваться выгодами заморской торговли и укрепить свои позиции против сёгуната, опираясь на европейцев. Князья заставляли принимать христи­анство своих вассалов и крестьян.

В 1636 г. сёгун запретил японцам под страхом смертной казни поки­дать родину и сооружать большие корабли, приспособленные для даль­него плавания. Иностранным купцам было разрешено торговать лишь, на небольшом островке Дэсима (возле порта Нагасаки), причем ограни­чительные правила были значительно усилены. Торговля должна была производиться только через посредство сёгунских чиновников. Всякая религиозная и политическая деятельность иностранцев запрещалась. Купцы должны были давать специальное обязательство воздерживаться от проявления своих религиозных убеждений и не вступать ни в какие- сношения с японцами, кроме чисто деловых, подробно регулируемых, правилами о торговле.

В 1637 ,г. в Симабара (вблизи Нагасаки) местное крестьянское на­селение, снабженное огнестрельным оружием, полученным от европей­ских миссионеров, подняло восстание. Это было типичное крестьянское антифеодальное выступление, облеченное в свойственную средневековому сознанию религиозную оболочку.

Повстанцы в количестве свыше 30 тыс. человек укрепились в полу­разрушенном замке. Объединенные силы вассалов Токугава и голланд­цев осаждали их около трех месяцев. Голландские корабли с моря бом­бардировали осажденных. Замок был взят штурмом, и почти все защит­ники его были безжалостно перебиты.

С подавлением симабарского восстания сёгунат окончательно  «закрыл» Японию для иностранцев и изолировал страну от всякого внешнего влияния. В 1638 г. Токугава Иемицу издал указ о высылке за пределы Японии всех португальцев. Испанцы’были высланы еще в 1634 г. Всякий португальский (равно как и испанский) корабль, пристававший, к японским берегам, подлежал немедленному уничтожению, его эки­паж — смертной казни. Исключение было сделано для голландцев,, оказавших ценную помощь во время подавления восстания в Симабара. Сохранялись также торговые связи с Китаем и Кореей.

Барыши голландцев после изгнания испанцев и португальцев неска­занно возросли. Торговля с Японией, откуда в больших количествах вывозилось золото, представлялась настолько заманчивой для ев’ропей- цев-колонизаторов, что португальцы дважды пытались вернуть утрачен­ные ими позиции, но не имели успеха.

Основой токугавского режима, установленного Иеясу и получившего свое полное развитие при третьем сёгуне, Токугава Иемицу, было сохра­нение существующего феодального порядка, закреплявшего угнетенное положение крестьянства, подчиненную роль торговой буржуазии и гос­подство военного дворянства (самураев).

Положение крестьянтва во второй половине ХVII  и   в   XVIII веках

Феодальные власти Японии прибегали к широкому  вмешательству в быт и хозяйство крестьянства, стремясь полностью подчинить его     своему административно-политическому конт­ ролю.

Регламентации распространялись на все стороны жизни крестьян­ства. Крестьянам запрещалось употреблять в пищу рис, они должны были довольствоваться более грубой едой; лишь в виде исключения в праздничные дни можно было примешивать рис к отрубям или другой пище. В указе сёгуна 1649 г. говорилось: «Никто из крестьян не заботится о будущем. Как только наступит осень, они нерасчетливо кормят жен и детей рисом и другими зерновыми». Крестьянам запрещалось носить шелковую или полотняную одежду; они могли шить одежду лишь из хол­щовых и хлопчатобумажных тканей. Позднейшими сёгунами это положе­ние было еще более «уточнено»: даже покрой и окраска ткани, употреб­лявшейся крестьянами, были точно определены законом. Запрещалось, красить ткани в фиолетовый и пурпурный цвета. Запрещались такие раз­влечения, как театральные представления, борьба и т. д. Крестьянам не дозволено было даже ходить в гости друг к другу. Всякие церемонии (свадьба, похороны) должны были производиться с соблюдением «скромности». В случае неурожая или какого-нибудь стихийного бедст­вия все эти запреты становились еще более строгими. Запрещалось поку­пать и пить чай и сакэ, изготовлять всевозможные лепешки и лапшу, так как это рассматривалось как недопустимая трата зерна. Феодалы считали нежелательными для крестьян занятия ремеслами и торговлей. Правительство сёгуна разграничивало сферы деятельности различных общественных слоев.

Весьма существенной особенностью токугавского режима являлось стремление правительства повсеместно внедрить систему круговой поруки для обеспечения бесперебойного поступления налогов и для осуществления постоянного контроля властей над выполнением прави­тельственных распоряжений.

Система круговой поруки в наиболее законченном виде осуществля­лась в деревне. Сельский староста имел помощников, ведавших опреде­ленной группой дворов, и все повинности накладывались на данную группу в целом. Для удобства надзора крестьяне были объединены в пятидворки. Каждая пятидворка должна была нести полную ответствен­ность за своих членов, докладывать властям о всех передвижениях в дан­ной местности, о всех нарушениях и преступлениях, совершенных членом пятидворки, а также «поддерживать хорошее состояние дорог и мостов».

Староста подбирался обыкновенно из среды зажиточных крестьян. Поскольку господствующей формой феодальной ренты был оброк, для богатых крестьян существовала возможность известного накопления, и в конечном итоге это позволяло им закабалять бедноту, неизменно обра­щавшуюся за «помощью» при наступлении сроков платежа оброка.

Города , торговая буржуазия и ремесленники

Положение слоев населения, не принадлежавших к  господствующему феодальному классу,юридически было не менее бесправным, чем  положение крестьянства. Но на деле экономи­ческая сила торговой буржуазии обеспечивала за ней растущее полити­ческое влияние. Сёгунат стремился опереться на определенные слои буржуазии для укрепления феодального режима.

Крупные города, в первую очередь Эдо и Осака, были главными центрами торговой буржуазии. В Эдо крупные купеческие фирмы были в наибольшей степени связаны с правительством. Завися от правитель­ства, эдоская буржуазия не отличалась ни инициативой, ни широким размахом своей деятельности. Осака, сохранивший еще с XVI в. неко­торые традиции «вольного города», стал центром более самостоятель­ного купечества, готового отстаивать свои права и привилегии. Этот город вскоре стал средоточием коммерческой деятельности в стране. Там находились наиболее мощные купеческие оптовые объединения, основные склады товаров, принадлежавшие не только купцам, но и феодальным князьям, свозившим в Осака всю товарную продукцию своих уделов (рис, шелк, лаковые изделия, бумагу и т. п.) для прода­жи на главном рынке страны. В Осака существовали специализированные биржи но от оной торговле рисом, рыбой, овощами. Хотя основным мерилом ценностей оставался рис, деньги тоже получали псе Йолее значительное распространение. Князья, так же как и рядовые самураи стремились обратить в деньги часть своих доходов, поступавших от крестьянства. Благодаря этому особо важное значение приобрели опе­рации осакских скупщиков риса — оптовиков.

В отдельных  отраслях японского производства в XVII в. уже знрождались первичные формы капиталистического предпринимательст­ва. Возникали текстильные мануфактуры, производившие хлопчато­бумажные и шелковые ткани, а также предприятия по производстпу пищевых продуктов. Однако количество мануфактур было невелико. Преобладающей формой производства оставалась крестьянская работа на дому на скуншика-торговца, что тормозило развитие в стране промышлениого производства.

Важной привилегией купцов, сохранившейся еще от предшестиовавшего исторического периода и признанное за ними правительством, было право объединяться в гильдии. Наибольшим влиянием пользова­лись гильдии состоявшие из купцов, торговавших одинаковыми видами товаров или действовавших в определенном районе. В отношении ремес­ленных цехов правительство осуществляло мелочно-придирчивый конт­роль, регламентируя характер и качество изделий, производившихся на рынок, а влиятельным купеческим гильдиям оно давало льготы и остерегалось вступать в конфликт с организованными купцами, от которых зависело получение кредита.

Положение ремесленников и прочих, подпадавших под рубрику «горожан», было несравненно хуже, чем положение купечества. Саму­раи, не опасаясь никаких неприятных для себя последствии, чинили над беззащитными ремесленниками всякие бесчинства. Правительственные чиновники позволяли себе любые беззакония и насилия в отношении горожан. Неудивительно поэтому, что городская беднота постоянно вы­ражала свое недовольство режимом Токугава и поднимала иногда вос­стания против сёгуиской власти.

V горожанам необходимо отнести и прослойку лиц интеллигентного труда: учителей, врачей, художников. Многие из них происходили из самураев, утративших связи со своим князем (ронины), а также из сре­ды купноз и ремесленников. Идеологический гнет со стороны режима Токугава, не терпевшего никакой самостоятельной мысли и построен­ного на слепом подчинении «высшим», ограничивал возможности раз­вития и роста этого слоя городского населения, и поэтому в нем часто проявлялся оппозиционный дух по отношению к сёгунату. В Японии была и преданная режиму Токугава феодальная интеллигенция.

Господствующий Феодальный класс и его политическая организация

Токугава разделили все дворянство на несколько разрядов, а киотскую придворную  знать выделили в особую группу — кугэ. Кугэ  номинально составляли самый высокий ранг среди феодального дворянства. Остальные феодалы относились к категории букэ (военные дома). Букэ составляли господствующий феодальный класс в стране. Букэ в свою очередь под­разделялись на владетельных .князей (даймё) и просто самураев, т. е. рядовых дворян. Даймё делились на три категории: 1 даймё, связанные родственными узами с сёгунской фамилией Токугава и потому занимав­шие наиболее высокое положение; 2 фудай-даймё, являвшиеся прямыми вассалами сёгуна; к числу фудай принадлежали те князья (свыше 150), которые еще до установления сёгуната были связаны с домом Токугава и зависели от него. Они рассматривались поэтому как основная опора сёгуна, фудай-даймё были членами ‘высшего сёгунского совета и занимали посты наместников; 3 тодзама — около 80 владетельных кня­зей, не только ;не являвшихся вассалами дома Токугава, «о считавших себя равными ему по положению феодальными фамилиями. Тодзама пользовались значительной властью в своих владениях. Тодзама-даймё были богаче и сильнее, чем фудай. Сёгунат видел в них постоянных воз­можных соперников, недоброжелателей и всякими мерами старался подорвать их мощь и влияние. Они не могли занимать правительствен­ных должностей. Их владения располагались, как правило, вдали от столицы, что обеспечивало им известную самостоятельность. Правитель­ство строило замки во всех важнейших стратегических пунктах, чтобы затруднить согласованные действия тодзама в случае образования ими коалиции против сёгуна.

Исключительной мерой давления на даймё являлась система залож- кичества, введенная с 1634 г. Все феодальные князья были обязаны через год бывать в Эдо, при дворе сёгуна, и жить там со свитой. После года пребывания при дворе сёгуна даймё уезжали к себе в провинцию, ко должны были оставлять в Эдо в качестве заложников жену и детей. Всякое неповиновение сёгуну влекло за собой репрессии в отношении заложников. Кроме того, смысл введения системы заложничества со­стоял в том, чтобы возложить на князей дополнительное финансовое бремя: постоянные переезды князей и жизнь в столице требовали от них больших затрат. Князья вынуждены были строить собственные усадьбы в Эдо, содержать там множество обслуживающей челяди и т. д. Вызван­ные всем этим расходы тяжелым грузом ложились на феодалов, ослаб­ляя княжества и одновременно обогащая сёгунскую столицу — Эдо.

Хотя сёгунат не облагал князей специальным налогом, но крупные тодзама-даймё согласно «обычаю» должны были время от времени под­носить сёгуну золотые монеты, а менее богатые князья — серебряные¹.

В пределах своего феодального удела князь был почти неограничен­ным хозяином. Правительство сёгуна неоднократно объявляло, что со­храняет за собой верховный контроль над всеми земельными владениями и вправе отнимать их у феодальных князей, однако эта мера крайне редко касалась самих крупных феодалов.

Следующее место в феодальной иерархии занимали непосредствен­ные вассалы сёгуна. Они занимали положение служилой знати в сёгунской администрации, осуществляли надзор за крестьянством во владе­ниях Токугава, а также ведали взиманием налогов.

Самураи , являюшиеся вассалами удельных князей, составляли  вооруженную свиту своих даймё. Этот слой самураев получал от даймё жалованье (в рисовом исчеслении)  и, как правило, не имел ленных земелных владений . Материальное положение этого самого многочисленно слоя господствуещего  класса заметно ухудшилось при токугавском режиме, когда война перестала быть повседневным явлением. Кодекс самурайской чести строжайшим образом запрещал самураям заниматься чем-либо иным, кроме военного дела. Но токугавское прави­тельство ставило своей целью избегать внешних войн и прекратить внут­ренние феодальные усобицы. Таким образом, получалось явное противо­речие между традициями, привычками, моралью воинственного самурайства и обстановкой относительного внутреннего мира, установившегося в Японии под властью Токугава. Самураи использовались преимущест­венно для подавления крестьянских и других выступлений против существующего режима.

Даймё по существу больше не нуждались в том, чтобы содержать многочисленных самураев. Кроме того, и сёгунат лимитировал размеры самурайских дружин. Каждому даймё с доходом свыше 100 тыс. коку риса дозволялось иметь не более двух тысяч вооруженных вассалов.

Рисовый паек не удовлетворял потребностей самурайства. Самураи низших рангов разорялись. Ронины (самураи «без хозяина») пополняли население городов. Многие из них отрекались от своих дворянских при­вилегий, запрещавших простой труд и торговлю, и становились «людьми свободных профессий» — учителями, врачами, мелкими служащими, вступали в ‘ряды ремесленников и торговцев. С течением ‘времени току- гавскому правительству пришлась уже с беспокойством отметить зна­чительный рост числа бездомных и деклассированных «самураев, ибо они представляли собой элемент, увеличивающий слои недовольных господствовавшими порядками.

Опасаясь антиправительственных выступлений, сёгунат создал ис­ключительно разветвленный и сильный полицейский аппарат, выполняв­ший функцию надзора как за крестьянством и недовольным городским населением, так и за тодзама-даймё.

Именно б условиях токугавского режима в течение двух с половиной столетий вырабатывалась та развращавшая и угнетавшая народ система полицейского сыска, которая впоследствии была унаследована капита­листической Японией. Название полицейского государства с полным правом приложимо к государственной машине сёгуната.

Во главе токугавской администрации как ведавшей делами управле­ния страны в целом, так и осуществлявшей власть над владениями, при­надлежавшими непосредствённо сёгуну, стоял совет старейшин. Члены этого совета назначались лично сёгуном, преимущественно из числа фудай-даймё. Председатель совета выполнял функции первого министра. При совете старейшин находилась коллегия «младших сановников»» выполнявших функции министров, руководящих отдельными отраслями управления.

Особую власть имели специальные чиновники, соединявшие в себе функции полицейского и прокурорского надзора и носившие название мэцукэ. Будучи независимы от всех остальных должностных лиц, мэцукэ (буквально — «смотрящие») осуществляли тайную и явную слежку за всеми должностными лицами как в центральном правительственном ап­парате, так и в особенности на местах. Обязанностью мэцукэ было во­время обнаружить нарушение интересов сёгуна и немедленно применить соответствующие репрессии.

Местная власть Токугава была организована таким образом, что в важнейших городах и замках представитель правительства являлся одновременно и начальником гарнизона, располагая значительными отрядами войск. Особый правитель с широкими полномочиями намест­ника находился в Киото. Он должен был неотступно наблюдать за императорским двором и не допускать никаких сношений императора с внешним миром.

Сёгуны Токугава недоверчиво относились к кажущемуся послуша­нию и политическому безразличию императорского окружения. Токугавское законодательство особое место уделяло регламентации взаимоот­ношений императора и его приближенных со всеми окружающими. По смыслу закона, император не должен был «снисходить» до какого бы то ни было оищения со своими подданными (в особенности же с князь­ями). Всякая попытка феодальных князей войти в сношения с импера­тором каралась смертью и конфискацией земельных владений. Могли иметь доступ ко двору и составляли самый двор лишь немногочислен­ные представители так называемой аристократии, в большинстве своем связанные родственными узами с императором, но в материальном отношении всецело зависевшие от сёгуна. Сёгуны не без основания опа­сались, что всякий феодальный ккязь, не оставивший мысли о борьбе против Токугава, прежде всего постарается заполучить юридическое или, точнее, идеологическое подкрепление своей позиции, завязав связь с двором. Чтобы не допустить этого, правительство и стремилось совер­шенно изолировать двор от владетельных князей — даймё.

Императору же рекомендовалось заниматься науками и поэзией. «Для императора науки составляют главное. Не изучив наук, нельзя познать древности; не  зная древности, нельзя поддерживать в стране спокойствие»,—говорилось в указе сёгуната.

Официальной государственной идеологией Токугава признали кон­фуцианство. Эта идеология, внушавшая народу покорность и фанатич­ную приверженность традициям, отвечала их интересам.

В Эдо образовался центр конфуцианской учености, объединивший группу философов, литераторов и историков, идейно «обосновывавших» устои токугавского режима и пользовавшихся особым покровительством со стороны властей.

Буддийское духовенство, которое раньше было монополистом в об­ласти распространения грамотности и общей культуры, не пользовалось доверием Токугава. Буддизм распространял в народе представле­ние о бренности всего земного, что, по мнению токугавских чиновников, легко влекло за собой пренебрежение обязанностями по отношению к государству. Напротив, конфуцианство представляло собой кодекс сле­пого послушания властям, вполне соответствовавший идеалам Току­гава.

Несмотря на то, что прежняя военная и экономическая мощь мона­стырей была подорвана в результате разгромов, учиненных в XVI сто­летии в период войн за создание централизованного феодального госу­дарства, они все еще оставались достаточно сильными. Сёгунат не без оснований опасался происков со стороны буддийского духовенства, по­дозревая, что оно поддерживает постоянные связи и с недовольными токугавским режимом феодалами, и с двором микадо в Киото. В прави­лах 1665 г., установленных сегуном для буддийского духовенства, гово­рилось: «Не лристало священнослужителям организовывать тайно сборища и замышлять борьбу и споры. Этого нельзя допускать».

Крестьянские восстания

Конец XVII—XVIII в. был отмечен обострением классовых противоречий. Расходы феодала чрезвычайно возросли. Сёгуны покрови­тельствовали различным искусствам, живописи, театру, устраивали пышные празднества. Князья наперебой подражали блеску и роскоши, царившим при дворе сёгуна.

Дворянство тратило огромные средства на увеселения. Это приво­дило к росту задолженности самураев и князей, все чаще обращавших­ся за ссудами к купцам и ростовщикам.

Усиливался нажим на крестьянство, которое должно было распла­чиваться за расточительность дворян. Если прежде официальная норма подати выражалась формулой «четыре доли — государю, шесть — на­роду», то в этот период она видоизменилась: «пять долей — государю, пять — народу». Согласно правительственным переписям, прекратился прирост народонаселения. В 1726 г. население Японии исчислялось в 26,5 млн. человек, в 1750 г. — 26 млн., в 1804 г. — 25,5 млн. Размер обра­батываемой земельной площади в стране оставался неизменным. Доход­ность сельского хозяйства резко падала вследствие снижения урожай­ности. Крестьянское население разорялось. В особо неурожайные годы распространенным явлением в японской деревне было детоубийство. Одной из самых жестоких мер феодалов было взимание налогов с кре­стьян за несколько лет вперед. Забирая налоги за несколько лет вперед, феодалы каждый следующий год измышляли новые способы ограбле­ния крестьян. Нередко феодал обращался за помощью к купцу, который ссужал его необходимой суммой денег и брал на откуп взимание всех феодальных поборов с крестьянства.

Все усилия сёгунов Токугава создать суровый полицейский режим, исключавший самую возможность какого-либо проявления массового антифеодального протеста, оказались безуспешными. За весь период их правления было зарегистрировано 1163 выступления.

Крестьянские выступления почти ежегодно происходили в различ­ных районах страны. Наиболее крупные из них, как отмечают токугав- ские хроники, приходятся на XVIII в.

Самой распространенной формой крестьянской борьбы было коллек­тивное требование отмены наиболее несправедливых поборов или повин­ностей. Обычно в таких случаях население всей деревни толпой направ­лялось к замку феодального владельца или к помещению местного уп­равления для передачи крестьянских требований. Чаще всего это была челобитная, составленная в почтительных выражениях, в которой крестьяне умоляли князя или сёгунского чиновника отнестись милостиво к их слезам. Значительно реже крестьяне, прибегали к открытой борьбе. В этих случаях они применяли самодельное оружие.

Крестьянские антифеодальные выступления носили, как правило, локальный характер. Осажденные феодалы, сёгунские чиновники или откупщики нередко спасали свою шкуру лживыми обещаниями удов­летворить требования повстанцев. Известны случаи, когда феодалы да­вали обязательство не брать налоги за несколько лет вперед или уменьшить суммы налоговых платежей. Но при первой же возможности эти обещания нарушались. Иногда феодал соглашался удовлетворить требования повстанцев при условии, если они выдадут зачинщиков вы­ступления. Феодальный кодекс требовал беспрекословного подчинения простого народа самураям. В указах сёгуната говорилось, что подача петиции относится к тягчайшему преступлению, равно как «незаконные сборища» крестьян или их организованное бегство с земли, к которой они прикреплены. Обращение к вышестоящему феодалу с жалобой на своего хозяина каралось смертью. Требуя выдачи зачинщиков крестьян­ского выступления, феодалы добивались тем самым не только внесения разлада в лагерь повстанцев, лишая последних их руководителей, но и восстановления престижа феодальной власти, попранного самим фактом крестьянского протеста. Нередки были случаи, когда крестьяне с согла­сия или даже по требованию своих руководителей выдавали их саму­раям на суд и расправу, удовлетворившись обещанием феодалов облег­чить их тяжелую участь. С руководителями крестьянских выступлений феодалы расправлялись с чрезвычайной жестокостью — распространенной казнью в таких случаях было распятие, причем перед смертью казнимого на его глазах умерщвляли всех членов его семьи.

Богатые крестьяне нередко возглавляли выступления крестьян, в особенности направленные против откупщиков-купцов. Это объясняется тем, что откупщики не только беспощадно грабили деревню, но запре­щали торговать, устанавливая собственную торговую монополию. Они ограничивали экономическую инициативу богатых крестьян, закрывая для них рынок. В петициях крестьян часто можно было найти требова­ние «свободы торговли» и «права свободного выбора сельскохозяйствен­ных культур». В тех районах, где существовала, например, монополия феодала или откупщика на производство и торговлю бумагой, все кре­стьяне обязаны были сдавать свою продукцию бумаги специальным приказчикам. Многие стремились при этом утаить хотя бы часть продук­ции, чтобы затем самостоятельно продать ее на рынке. Откупщик содер­жал многочисленных сыщиков, которые выслеживали и жестоко рас­правлялись с нарушителями монополии.

Крестьяне, задолжавшие ростовщикам и откупщикам, лишались земли и имущества, нередко попадали в долговое рабство и были вы­нуждены отдавать, своих детей «в вечное услужение» заимодавцу. Существовала практика продажи людей. Сёгунат дважды (в 1671 г. и 1705 г.) издавал специальные указы, запрещавшие продажу людей, поскольку это противоречило сословной структуре японского феодаль­ного общества. В описаниях отдельных крестьянских восстаний, про­исходивших в начале XVIII в., можно найти упоминание о том, что вос­ставшие убивали агентов монополии, сжигали феодальные замки, раз­рушали купеческие конторы и склады.

Экономический упадок, начавшийся с середины XVII в., коснулся главным образом деревни, не города. Развитие мануфактур, усиление буржуазных элементов — характерны для жизни японского города во второй половине XVIII в.

Антифеодальные выступления  городской бедноты

В конце XVIII в. стали учащаться выступления  городской бедноты: ремесленников, мелких торговцев, бежавших из деревни крестьян и т. п. Иногда к подобным выступле­ниям присоединялись и ронины, которых было очень много в токугав- ских городах.

Городские выступления чаще всего вызывались недовольством го­рожан высокими ценами на рис и прочие продукты первой необходи­мости. Купцы-монополисты, заблаговременно скупавшие большую часть рисового урожая по низким ценам, продавали затем это зерно очень дорого. Эти выступления именуются «рисовыми бунтами». Восставшие громили дома богатых купцов, нападали на резиденции правительст­венных чиновников или доверенных местного князя, захватывали про­довольственные склады и раздавали запасы риса голодному народу. Наиболее крупные «рисовые бунты» были отмечены в 1787 г. Они охватили многие города Японии и приняли наиболее массовый характер в сёгунской столице Эдо. Характерно, что во время таких бунтов их участники нередко выставляли требования политического характера, направленные против феодального произвола.

Правительство Токугава не шло на уступки народу, но в крайних случаях прибегало к перемещению наиболее ненавистных даймё из их владений в другие области. Подобные перемещения не исключали, разумеется, а, наоборот, предполагали суровую расправу властей с вос­ставшими крестьянами.

В городах сёгунат иногда пытался приостановить спекуляцию ри­сом при помощи так называемого регулирования рисовых цен. Однако это мероприятие не давало сколько-нибудь ощутимых результатов. Крупные феодалы, равно как и само правительство, были заинтересо­ваны в высоких рисовых ценах.

В 1786 – 1793 гг. регентом и фактическим правителем Японии при малолетнем сёгуне был Мацудайра Саданобу. Пытаясь укрепить фео­дальный режим, Мацудайра объявил поход против роскоши и расточи­тельства как среди самурайства, так и горожан. Он попытался ввести в действие драконовские меры, направленные против взяточничества. Мацудайра значительно уменьшил средства, отпускавшиеся на содер­жание императорского двора в Киото.

Чтобы спасти самураев от долгов, правительство освободило саму­раев сёгуна, хатамото и гокэнин, от необходимости уплаты по всем долговым обязательствам, которые превышали шестилетнюю давность, и значительно снизило обязательный процент по долгам. Эта мера до известной степени отвечала интересам привилегированного дворянства, но одновременно усилила недовольство торгово-ростовщической бур­жуазии. Буржуазные элементы, недовольные политикой Мацудайра, поспешили объединиться с оппозиционными дворянскими кругами, которые негодовали на правительство за сокращение доходов императорского двора в Киото.

Отношения Японии с иностранными державани в конце XVIII — начале XIX в.

Изоляция Японии от внешнего мира в период  «закрытого государства» никогда не была    полной. Помимо связи с внешним миром через  посредство голландцев сёгун разрешил при­езжать в Нагасаки и торговать китайским купцам. Последние подвергались значительным ограничениям, которые, однако, не носили такого унизительного характера, как по отношению к купцам-европейцам. Сёгунат целиком монополизировал внешнюю торговлю с Голландией и Китаем и наблюдал за тем, чтобы никто из японцев самовольно не поддерживал какой-либо связи с внешним миром.

Но само правительство тщательно следило за важнейшими собы­тиями международной жизни и даже имело узкий и строго секретный штат чиновников, специально занятых сбором сведений о зарубежных странах. Эти чиновники знали голландский язык и переводили голланд­ские книги.

Выход России на берега Тихого океана в конце XVIII в., утвер­ждение на Курильских островах и Сахалине сразу привели к непосред­ственному соприкосновению русских с японцами.

Первой официальной попыткой России установить торговые отно­шения с Японией была посылка экспедиции Лаксмана (1792—1793 гг.). Лаксман имел полномочия добиться от Японии согласия на открытие портов для русских судов и на торговлю с Россией. Переговоры проис­ходили в Хакодатэ.

Правительство Токугава не разрешило Лаксману отправиться в столицу Эдо, указало на действующие в Японии законы, запрещающие сношения с внешним миром. Однако при отъезде Лаксману были вруче­ны подарки и дано письменное разрешение на приход одного русского корабля в Нагасаки.

Это представляло собой определенный дипломатический успех мис­сии Лаксмана, так как русских как бы приравняли к голландцам, обла­давшим монопольным правом торговать с Японией.

Однако Россия в течение 10 лет не использовала результатов мис­сии. Лишь в 1803 г. в Японию было снаряжено посольство Резанова, отправившееся с первой русской кругосветной экспедицией Крузен­штерна. Оно прибыло в Нагасаки осенью 1804 г. На этот раз сёгунат занял непримиримую позицию, отказавшись от всяких переговоров и потребовав немедленного отъезда Резанова. Это объяснялось в значительной мере ростом внутренней оппозиции, что побуждало сёгунат строже придерживаться «охранительных» мер по «закрытию страны». Появление новых иностранцев на территории Японии могло расцени­ваться как слабость правительства Токугава.

Последующие русские экспедиции (1806—1807 гг.), особенно экспедиция Головнина (1809—1813 гг.), пробывшего около трех лет в японском плену, значительно расширили круг сведений о примыкаю­щих к Японии с севера русских владениях и о самой Японии. Феодаль­ные правители Японии продолжали упорно уклоняться от контакта с Россией.

В изоляции Японии проявилось стремление сохранить без изме­нений феодальный порядок, закрепить его «вечными» государствен­ными нормами, не допускать никаких новшеств, так как они могли угрожать власти сёгуната.

Экономика Японии в  начале XIX в.

Токугавская система все больше приходила противоречие с происходившими в стране объективными процессами. Социально-эконо­мические явления свидетельствовали о глубоком кризисе феодальной экономики в Японии.

Серьезные изменения происходили в японской деревне. Усиливалось расслоение крестьянства. Уже в начале XVIII в. большинство налогов в городах стали вносить деньгами. Постепенно и в деревнях оброк при­нимал смешанную денежно-натуральную форму. Потребность в день­гах увеличивала зависимость крестьян от торгово-ростовщического ка­питала. Так как кредит обычно предоставлялся под залог земли, то крестьянство все в больших масштабах теряло свои земельные участки, превращаясь в безземельных арендаторов, находящихся в неоплатном долгу у заимодавцев. Резко увеличивалась прослойка крестьян-паупе- ров, носивших красноречивое наименование «крестьян, пьющих воду».

В то же время в японской деревне рос малочисленный, но экономи­чески сильный слой богатых крестьян, которые, наряду с купцами и ростовщиками из города, эксплуатировали основную массу крестьян­ской бедноты и захватывали землю. Это были гоно — богатые крестьяне и госи — землевладельцы из рядовых самураев. Однако основными скуп­щиками земли являлись купцы, быстро увеличивавшие своп запашки, заставляя крестьян поднимать целину.

Новые землевладельцы, в основном из торгово-ростовщической прослойки, были заинтересованы в скорейшем уничтожении крупного феодального, княжеского землевладения, в ликвидации токугавских «регламентации», стеснявших свободу их предпринимательской деятель­ности.

Важнейшим явлением, показывавшим существенные перемены в экономике токугавской Японии, было распространение мануфактуры.

Широко развитое ремесленное производство не удовлетворяло потребностей рынка. В первую половину XIX в. в Японии возникло 180 новых мануфактур.

Наряду с предприятиями пищевой промышленности развивались текстильные мануфактуры (ткацкие и прядильные), красильные и гон­чарные. Ткацкие мануфактуры широко развились в провинции Этидзен. В Кумамото на шелкоткацких мануфактурах работало по 20—30 жен­щин. В ткацких мастерских в Киото работали тоже по преимуществу женщины, которым предприниматель платил заработную плату. В Каго­сима широко было развито производство сахара. В большинстве этих мануфактур работали наемные рабочие.

В начале XIX в. в юго-западной Японии (Сацума) мануфактуры стали учреждаться местными феодалам,и-князьями. В этих княжеских мануфактурах применялся труд крепостных крестьян.

В связи с бегством крестьян из деревни, разорением ремесленни­ков, пауперизацией ронинов в городах скоплялось большое количество людей, готовых продать свою рабочую силу. Таким образом, налицо было весьма важное условие, облегчавшее появление предприятии ка­питалистического типа.

Заметно усилился процесс внутреннего распада класса самураев. Спасаясь от долгов, стремясь улучшить свое материальное положение, рядовые самураи брались за торговлю, начали промышлять различными мелкими ремеслами: выделкой фонарей, игрушек, кистей для письма, зонтов и т. д.

Возрастали противоречия между рядовыми самураями и крупными феодалами. Феодалы со своей стороны начинали уделять все большее внимание выгодным отраслям товарного производства. «Специализа­ция» княжеств, возникшая в конце токугавского периода, прочно утвер­дила за отдельными из них репутации «лакового» района (Kara), «бу­мажного» (Тоса) или «хлопчатобумажного» (Сацума).

Разделение труда между отдельными районами вело к созданию общеяпонского национального рынка. Вместе с тем процесс насиль­ственного отделения крестьян и ремесленников от средств производства и превращение этих средств производства в капитал создавали основу генезиса капиталистических отношений. Наемный труд начинал играть заметную роль в Японии.

Политически кризис  режима Токугава

Начало XIX в. было отмечено выступлениями против токугавского режима, отражавшими острое недовольство различных классов.

К 30—40-м годам XIX в. крестьянские восстания заметно усили­лись. Наряду с ними все чаще происходили «рисовые бунты» в городах.

Крепнувшая в экономическом отношении городская торговая и за­рождавшаяся промышленная буржуазия (хотя в этот период промыш­ленная буржуазия еще не отделилась полностью от торговой) стреми­лась избавиться от опеки сёгуната, сбросить ярмо стеснявших ее регла­ментаций.

Нередко сами представители самурайского сословия становились участниками выступлений против сёгуната.

В 1837 г. в Осака произошло антиправительственное выступление, связанное с именем Осио Хэйхатиро. Осио ранее занимал должность начальника городской стражи и был самураем. Когда в округе Осака свирепствовал голод, крупные оптовые торговцы, пользовавшиеся по­кровительством сёгуната, взвинтили цены на рис. Осио обратился к сёгунскому наместнику с требованием положить конец спекуляции и обуздать городских богачей. Тот отказался что-либо предпринять, со­славшись на отсутствие указаний со стороны Эдо. Тогда Осио демон­стративно распродал свое личное имущество, на вырученные деньги купил рис и роздал его городской бедноте, а затем с группой едино­мышленников стал готовиться к вооруженной борьбе.

Из воззвания, составленного Осио и обращенного к народу, явство­вало, что он ставил себе более широкие задачи, чем только раздача нуждающимся рисовых запасов богатых купцов. Осио (вместе с вос­ставшими) удалось захватить часть рисовых складов и начать разда­вать рис нуждающемуся населению, жечь дома, принадлежавшие са­мым ненавистным фамилиям оптовиков-рисоторговцев. Были сожжены дома Мицуи и Коноикэ — двух мощных торговых фирм, начавших в этот период заниматься как промышленной, так и банковской деятельностью в необычно широких для феодальной Японии масштабах.

Восстание было подавлено. Осио и его друзья погибли. Выступле­ния против крупной торгово-ростовщической буржуазии, находившейся под особой защитой сёгуната, прокатились по всей стране. Они являлись дополнением к крестьянскому движению. По всей Японии горели фео­дальные замки, повторялись нападения на оптовые склады крупных рнтторгоецев. Волновался городской (плебс, (бунтовало деклассирован­ное самурайство. В феодальном лагере усиливалась внутренняя борьба.

Владетельные князья тодзама объединялись против Токугава. Они ставили своей целью уничтожение сёгуната. Территориально антисёгун- ская коалиция оформлялась на юго-западе страны, там, где реальная степень самостоятельности князей от Токугава была наибольшей (кня­жества Сацума, Тёсю, Тоса, Хидзэн). Номинальным центром феодаль­ного антитокугавского союза был императорский двор. Киотоскаи придворная знать не обладала ни силой, ни богатством, необходимыми для того, чтобы возглавить борьбу против Токугава. По для феодальной оппозиции было весьма выгодно использовать знамя легитимизма про­тив «узурпатора» императорской власти — сёгуна. Поэтому оппозиция выступала под флагом борьбы за реставрацию императорской власти.

Ослаблению классовой опоры токугавского режима способствовало крушение внутренней политики сёгуната, основанной на регламента­циях, и неудача его внешней политики. Курс на «закрытие страны» от внешнего мира обнаружил свою полную несостоятельность. Социально- экономическая и военная отсталость феодальной Японии не позволяла ей воспрепятствовать попыткам капиталистических держав силой «от­крыть двери страны». Визиты европейских и американских военных кормблей в японские порты становились все более частыми и назойли­выми. В 1825 г. сёгунат предписал обстреливать иностранные суда при их приближении к японским берегам, а высаживающихся на берег- убивать. Но уже в 1842 г. был издан другой указ, предлагавший снаб­жать прибывающие в японские порты иностранные суда водой и продо­вольствием и лишь затем требовать их ухода под угрозой открыть огонь. Правительство сознавало невозможность продолжать политику самоизоляции Японии от внешнего мира. Но оно в то же время опасалось, что отказ от этой политики нанесет новый удар по его престижу.

Последовавшая в 50—60-е годы прямая вооруженная интервенция иностранных держав наглядно показала политическое и военное банкротство феодальных правителей Японии. Первые же попытки насильственного вовлечения Японии в орбиту мирового рынка повлияли ускоряющим образом на сплочение антитокугавских оппозиционных сил. Иностранная интервенция заставила все общественные слои в Японии четко определить свои политические позиции, и быстро обнаружилось, что сёгунат не имеет достаточно прочной опоры.

Насильственное  «открытие» страны и и неравноправные договоры

В 40-х годах XIX в. усилился нажим капиталистических держав на Японию. Английский  капитализм как наиболее сильный прокладывал себе огнем и мечом путь на китайский рынок. Американский капитализм также проявлял повышенный интерес к Дальнему Востоку. Англичане и американцы искали опорных баз на Тихом океане, которые могли бы облегчить дальнейшую экспансию этих буржуазных наций на Дальнем Востоке. В особенности в этом были заинтересованы Соединенные Штаты Америки, не имевшие колониальных владений поблизости от Китая. Япония в глазах американцев была той идеальной промежуточной базой, обладание которой помогло бы США укрепить свои позиции в Китае, а также проникнуть на русский Дальний Восток и в Корею.

После поражения Китая в так называемой «опиумной» войне правительство сегуна дало местным властям инструкцию остерегаться враждебных действий по отношению к иностранным судам. Токугавское правительство опасалось вооруженных столкновений. Однако общий курс правительства, запрещавший внешние торговые связи, кроме тех, которые были монополизированы им раньше, оставался в силе. Правительство обратилось к голландским купцам, обосновавшимся на о. Дэ-сима, с просьбой снабжать его информацией о всех «переменах, происходящих в мире». Купцы обещали снабжать сегуна всеми новинками европейской культуры, присылать в Эдо модели машин, газеты и книги. Воспользовавшись удобным случаем, голландцы передали для сегуна письмо от короля Нидерландов, в котором рекомендовалось вступить в более тесное общение с другими народами. Однако спустя два года после вручения этого письма, в 1845 г., голландцы получили лаконичный ответ с просьбой «прекратить переписку».

В 1845 г. американский конгресс дал полномочия президенту США на установление торговых отношений с Японией. В мотивировочной части откровенно указывалось, что Америка нуждается в морской базе на морях, омывающих Китай.

После нескольких безуспешных попыток войти в сношения с япон-сними властями Соединенные Штаты снарядили в 1852 г. экспедицию в Японию, носившую военный характер. 8 июля 1853 г. в бухту Урага (возле столицы сегуна Эдо) вошла эскадра коммодора Перри. Корабли Перри были вооружены артиллерией, и жерла пушек были угрожающе направлены на берег. Перри привез письмо сегуну от имени президента США и модели машин, которые производились в Америке. Самовольно войдя в бухту Урага, коммодор Перри отказался перенести переговоры в Нагасаки, на чем настаивали японцы. Перри заявил японским чиновникам, что он готов подождать с ответом на письмо, так как собирается еще посетить китайские порты, но вернется весной в Японию. Военная демонстрация США ошеломляюще подействовала на токугавские  верхи. Нарушив существующие традиции, сёгунат запросил мнение  императорского двора и князей, как поступить в отношении требований; иностранцев. Начались бесконечные дискуссии. Наиболее непримири­мые сторонники политики изоляции настаивали на срочном проведении военных мер, чтобы не допустить повторения американского визита.

В храмах начались молебствия об избавлении Японии от грозящей опасности. Растерявшееся правительство обратилось за советом даже- к голландцам, прося их составить проект обороны Эдо от американцев. Но по мере приближения срока ответа на письмо президента США возобладали более умеренные взгляды. Японские правители сознавали, что если бы даже голландцы снабдили их оружием, трудно было на­деяться на успешность вооруженного отпора. Решено было принять тактику затягивания и, не давая американцам окончательного ответа, вовлечь их в длительные переговоры.

В промежуток времени между первым визитом в Японию эскадры Перри и вторичным его появлением в августе. 1853 г. в японский порт Нагасаки прибыла русская экспедиция во главе с адмиралом Путяти­ным. Путятин имел полномочия вступить в переговоры с японскими властями об открытии двух-трех японских портов для торговли с Рос­сией, а также об определении границ между Японией и Россией. Рос­сийский уполномоченный должен был заявить японскому правительст­ву, что Сахалин является русским владением и составляет часть При­амурского края. Инструкция обязывала Путятина добиваться выполне­ния поставленных перед ним задач только мирными средствами.

Русско-японский договор не был заключен. Однако японские вла­сти все же подписали документ о предоставлении России права наибо­лее благоприятствуемой нации, когда будут заключены договоры с дру­гими державами. Действия русского уполномоченного в Японии, не прибегшего к угрозам, существенно отличались от вызывающего пове­дения Перри. У некоторых японских чиновников, которые вели перего­воры, возникала даже идея о возможности для Японии заключить союз с Россией, чтобы отразить угррзу со стороны США. Однако сёгунат еще твердо отстаивал принцип «изоляции страны».

С другой стороны, попытка Путятина установить контакт с амери­канцами для согласования действий в Японии также натолкнулась на отказ. Глава американской экспедиции Перри не скрывал своего враж­дебного отношения к России. Еще большую враждебность к русским проявляли в этот период Англия и Франция. Сообщения о начавшейся Крымской войне побудили Путятина покинуть Нагасаки и спешно вер­нуться в русские территориальные воды ввиду угрозы столкновения с превосходящим по силе военно-морским флотом Англии и Франции.

Путятин покинул Нагасаки в январе 1854 г., а в феврале Перри прибыл в бухту Урага во главе усиленной эскадры, состоявшей из 9 ко­раблей, вооруженных 250 пушками. Советники сёгуна рекомендовали уступить, опасаясь, что иначе заговорят американские орудия. Сёгун дал согласие начать переговоры, в ходе которых Перри неоднократно прибегал к угрозам. 8 марта 1854 г. на японский берег высадилось 500 вооруженных американских моряков. Переговоры продолжались шесть недель, и 31 марта 1854 г. в Каиагава был подписан первый япо- но-американский договор.

Договор 1854 г. открыл для американских кораблей японские порты Симода и Хакодатэ.

Как только договор был подписан и Перри уехал, в Японии с неви­данной раньше остротой вспыхнула внутренняя борьба. Сёгун Иесада, который подписал договор с США и тем самым принял на себя ответ­ственность за уступки иностранцам, подвергался яростным нападкам. Феодальные соперники токугавского дома, которые давно мечтали о смене династии, и поддерживающее их самурайство объявили сёгуна .предателем. Номинальным центром оппозиции был императорский двор. Противники Токугава утверждали, что, уступив насилию со стороны «варваров», сёгун выявил свою «узурпаторскую природу».

Обратившись в Киото и к владетельным князьям за советом, вступать ли в сношения с иностранцами, токугавское правительство тем самым усилило позиции собственных противников.

Среди японской буржуазии было два течения. Купцы, которые рас­считывали в недалеком будущем на прямые барыши от иностранной торговли, вскоре превратились в сторонников политики правительства л даже пытались оказать давление на сёгунат, чтобы добиться скорей­шего разрешения внешней торговли. Но этот слой купечества был в Японии сравнительно невелик.

Большая же часть торговых фирм относилась к этому вопросу от­рицательно. Крупные торговые фирмы боялись, что их господству на рынке будет нанесен серьезный удар, если в Японию хлынут иностран­ные товары. Банковские фирмы опасались, что в случае развития внеш­ней торговли князья и сёгун смогут освободиться от финансовой зави­симости от этих фирм. Слабая, только нарождавшаяся промышленная буржуазия понимала, что иностранные товары могут убить японскую . мануфактуру или, во всяком случае, не дадут ей возможности разви­ваться. Наиболее дальновидные из буржуазии понимали, что уничто­жение токугавским режимом изоляции укрепит старый государственный аппарат и сохранит систему феодальных регламентаций. Эти буржуаз­ные элементы просто боялись, что Токугава станет опираться на ино­странцев и тем самым упрочит свое положение хотя бы на время.

Что же касается массы рядового самурайства, то оно было в такой степени недовольно своим экономическим положением, что почти цели­ком встало на позиции осуждения внешней политики сёгуната. Оппо­зиция самурайства носила ярко выраженный антииностранный характер.

Вслед за договором с США Япония в короткий промежуток време­ни заключила почти аналогичные договоры с Англией, а затем с Рос­сией, Голландией и другими государствами.

По русско-японскому договору, подписанному в Симода 7 февраля 1855 г., для русских судов были открыты порты Симода, Хакодатэ и Нагасаки; что касается уточнения границы между Японией и Россией, то японцы отказались удовлетворить справедливые требования русских. В частности, Сахалин по-прежнему оставался «спорной» территорией. Неуступчивость Японии подстрекалась США, Англией и Францией. Россия проводила крайне осторожную политику, направленную на то, чтобы избегать конфликтов с японцами.

В 1856 г. в Симода прибыл первый генеральный консул США Гар­рис и потребовал установления привилегий для американских купцов в Японии. Под давлением Гарриса феодальная Япония согласилась пойти на дальнейшее расширение торговых отношений с США, а затем и с другими державами. В 1858 г. были подписаны новые договоры, согласно которым иностранцы приобретали право торговли и экстерри­ториальности. Навязанный Японии Гаррисом договор «о дружбе и тор­говле» предусматривал возможность посредничества США в случае споров Японии с любой европейской державой; кроме того, включал статью о праве Японии закупать американское оружие, приглашать из США военных специалистов. Кроме двух портов — Симода и Хакода­тэ — в течение ближайших лет подлежали открытию еще порты Нагасаки, Канагава (Иокогама), Хёго (Кобэ) и др. Иностранцам было обе­щано предоставление права проживать в Эдо и Осака. Япония потеряла право таможенной автономии и должна была согласиться на понижен­ный импортный тариф. Договоры ставили Японию в положение зависи­мой страны. На ее рынки стали проникать иностранные, главным обра­зом текстильные товары. Товары эти не иаходили значительного сбыта вследствие узости внутреннего рынка. Покупателями были лишь бур­жуазия и феодалы. Крестьянство не предъявляло спроса па импортные товары; его жизненный уровень не позволял ему покупать даже япон­ские изделия. И все же этот приток дешевых иностранных товаров нанес болезненный удар по японской крестьянской домашней промыш­ленности, по цеховому ремеслу и мануфактуре.

Основным видом японского экспорта был шелк. Кроме того, на основе неравноправных торговых соглашений иностранные капиталисты получили возможность выкачивать золото из Японии, привозя в страну серебро и выгадывая на разнице в курсе. Это обострило финансовый кризис. Правительство сёгуна прибегало к перечеканке монеты. Данная мера вызывала лишь еще большее нарастание общего недовольства* так как способствовала повышению цен на предметы первой необходи­мости, и в первую очередь на рис.

В условиях непрекращавшихся крестьянских волнений, роста внут­ренней оппозиции сёгунату и давления иностранных капиталистических держав правительство Токугава пыталось найти выход из создавшегося положения. В 1858 г. первый министр сёгуна Ии Наоскэ пригласил иностранных инструкторов для реорганизации армии. Однако в 1860 г. Ии был убит. Лишившись энергичного руководителя, правительство- снова изъявило готовность пойти на компромисс с оппозицией и создать видимость отпора иностранцам. Внешне правительство продолжало¹ соблюдать договоры, вежливо обращаясь с иностранными дипломатами и консулами, но втайне разослало по всей стране директиву, призывая население готовиться к войне и ждать сигнала, по которому начнется расправа с «иностранными варварами». Это был ход, рассчитанный на то, чтобы удовлетворить самурайство и феодальную оппозицию в целом. Между тем феодальные князья требовали расширения их прав за счет сёгуната. В 1862 г. один из самых богатых князей южной Япо­нии— Симадзу (Сацума) двинул свои войска на Киото под тем пред­логом, что он желает лично выразить свои верноподданические чувства императору. Симадзу дал понять, что он из Киото может не уйти и, во- всяком случае, не станет считаться с запретами со стороны сёгуна. Из Киото князь Симадзу направился в Эдо и потребовал у сёгуна от­мены ряда наиболее стеснительных ограничений, которые регулировали взаимоотношения между князьями и правительством.

Обе стороны были заинтересованы в компромиссе ввиду одинако­во пугавшего все враждовавшие феодальные группировки роста анти­феодальных настроений в народе, что находило свое выражение не толь­ко в крестьянских восстаниях, но и в сильном брожении среди рядового- самурайства, угрожавшего выйти из повиновения.

Правительство уступило. Была отменена система заложничества. Князьям нужно было впредь являться к сёгуну не ежегодно, а раз в три года. Политически наиболее важным пунктом соглашения было обещание сёгуна привлекать князей к обсуждению важных государст­венных дел. Чтобы удовлетворить оппозицию, сёгун предпринял даже в 1863 г. поездку в Киото к императору, в переговорах с которым дал обещание при первой же возможности призвать всех своих вассалов к отпору «иностранным варварам». Сёгунат был вынужден молчаливо примириться и с тем, что Киото оставался во власти вооруженных от­рядов враждебных Токугава самураев Сацума и Тёсю.

Интервенция держав 1862-1864 гг.

После заключения соглашения между сегуном и  феодальной оппозицией относительно «изгнания варваров» по всей Японии стали воз­никать выступления против иностранцев. Стихийные проявления враж­дебности к .«варварам» обычно принимали форму отдельных на­падений «а иносг.раицев. Участниками таких нападений чаще всего были самураи.

В 1862 г. несколько самураев князя Симадзу напали на группу англичан и убили одного из них. Англия предъявила сёгунату ультима­тум, содержавший требование наказать убийц и уплатить денежную компенсацию. В противном случае Англия угрожала бомбардировкой столицы сёгуна — Эдо. Правительство выплатило компенсацию, но одно­временно сообщило о своем решении закрыть порты для иностранцев.

В 1863 г. английский флот подошел к столице владений князя Снмад- зу#-Кагосима. Форты г. Кагосимы открыли огонь по английским ко­раблям. В ответ на это Кагосима подвергся разрушительному обстрелу со стороны английского флота.

Самураи Симадзу (покинули ‘Киото, занятый ими в 1862 г., и по­спешили на юг в Сацума, чтобы принять участие в боях с англичанами. Однако в Киото остались самурайские отряды княжества Тёсю, враж­дебно настроенные как к иностранцам, так и к сёгунату.

В течение нескольких месяцев в Киото фактическая власть находи­лась в руках самураев низших рангов из Тёсю и примыкавших к ним ронинов из несамурайских вооруженных отрядов. Они выступали не только против Токугава, но и против всех других феодальных князей, против богатых купцов и других привилегированных слоев населения.

Сёгунат пытался лавировать: он выражал готовность дать отпор иностранцам и одновременно начал переговоры с Францией, обратив­шись с просьбой посредничать между англичанами и Сацума. В ходе этих переговоров сёгун вновь .нашел общий язык с князем Сацума. вой­дя в соглашение с ним о совместном разгроме обосновавшихся в Киото мятежных самураев Тёсю и отрядов, поддерживавших их. Одновремен­но сёгун просил у французского правительства помощи деньгами и оружием. Правительство Наполеона III немедленно направило фран­цузских офицеров в Японию, которые приступили к обучению сёгунских войск. Вскоре при помощи этих войск, снабженных оружием, получен­ным от тех же французов, и в союзе с князем Сацума правительству Токугава удалось очистить Киото от враждебных ему вооруженных отрядов. С помощью французов и других иностранцев сёгунат попытал­ся справиться с внутреннем оппозицией.

В 1864 г. на юге Японии объединенный англо-франко-голландско- американский флот подверг жестокой бомбардировке форты Симоно- сэки (княжество Тёсю). Это явилось ответом на обстрел иностранных судов фортами Симоносэки в мае 1863 г., предпринятый в соответствии с директивой об «изгнании варваров». Местный князь Мори, занимав­ший резко антииностранную позицию, немедленно заявил о своей капи­туляции. Сёгун поспешил подписать новое соглашение с иностранными державами, по которому таможенный тариф на все ввозимые товары снижался до 5% их стоимости. Кроме того, сёгунат дал согласие на то, чтобы Англия и Франция ввели на территорию Японии военные отряды для охраны своих миссий. Прибегая к помощи держав, сёгун фактиче­ски устанавливал зависимость Японии от иностранного капитала.

Гражданская война в США в 60-х годах на время остановила ши­рокую колониальную экспансию этой державы в Японии. На первое место выдвинулась Англия. Проводя вместе с Францией антирусскую политику на Дальнем Востоке, Англия весьма ревниво следила за коло­ниальным проникновением французов в Японию. Франция пыталась разыгрывать роль арбитра во взаимоотношениях Японии с внешним миром. Французы продолжали ввозить оружие в Японию, помогать в модернизации войск сёгуна и обещали ему займы при условии предо­ставления французам особых торговых привилегий.

Усиление центральной японской власти при помощи французов представлялось английской дипломатии явлением совершенно нежела­тельным. Поэтому Англия начала устанавливать связи с антитокугав- ской оппозицией. Английские представители в Японии стали оказывать явное покровительство южным княжествам Тёсю (Мори) и Сацума (Симадзу), которые лишь недавно были объектом бомбардировки с ан­глийских военных кораблей.

Внутренняя обстановка в стране оставалась весьма напряженной и в то же время явно неблагоприятной для правительства. Крестьян­ство продолжало восставать против феодального гнета. Широкие слои самурайства были возмущены тем, что сёгун расправляется с оппози­цией при помощи иностранного оружия. Японская буржуазия была не­довольна снижением ввозных пошлин.

Обострение   политической борьбы   революция 1868 г.

В 50—60-х годах значительно выросло оппозиционное движение в японских городах. Городскои плебс являлся активным участником аитисёгунского движения. Политически наи­более развитой частью японских горожан была  интеллигенция. Эта про­слойка, которая складывалась из представителей самурайской среды и буржуазии, в немалой степени стала проводником буржуазной идеоло­гии. В своих выступлениях против сёгуната эта оппозиция клеймила дом Токугава как узурпатора власти, оставаясь на почве чисто феодаль­ных позиций верности своему «законному государю» (императору).

В то же Время отдельные выступления против сёгуна выражали протест против господствующей феодальной идеологии, полицейской регламен­тации, самурайского произвола. Критика велась с буржуазных позиций. Интеллигенция выражала политические чаяния и притязания того моло­дого класса, который еще не имел политического веса и влияния, но который развивался и представлял собой растущее новое в обществен­ной жизни страны. Вместе с тем на ее идеологии лежала печать полити­ческой умеренности.

Большинство активных деятелей антитокугавской оппозиции были выходцами из юго-западных княжеств Японии. Одним из обстоятельств, которое повлияло на роль этих княжеств в подготовке буржуазной ре­волюции, было их экономическое развитие и отдаленность от столицы сёгуна Эдо. Богатейшие князья Мори (княжество Тёсю) и Симадзу (княжество Сацума) пользовались сравнительно большой самостоятель­ностью. Даже в период полной «самоизоляции» Японии князья Мори и Симадзу посылали своих людей в Китай и общались с иностранцами. Южные княжества, выступавшие в 1863—1864 гг. под антииностранны­ми лозунгами, подвергались военному нападению, что оказало немалое революционизирующее влияние на их общественно-политическую жизнь. Заметно активизировались рядовые самураи и выступавшие за их спиной буржуазные элементы. После интервенции 1863—1864 гг. к руководству в южных княжествах привлекались выходцы из рядовых самураев. Ратуя за сближение с иностранцами, настаивая на отмене внутрисословных перегородок среди самурайства (деление на ранги), новое поколение политических деятелей юго-западных княжеств высту­пило как наиболее активный участник антитокугавской оппозиции. Но князья Мори и Симадзу жестоко подавляли радикальное, буржуазно- плебейское крыло антисёгунской оппозиции и всегда оставляли возмож­ность компромисса с сёгуном.

Осенью 1865 г. английский посланник в Эдо предъявил сёгуну тре­бование без промедления открыть три порта, предусмотренные догово­ром 1858 г.: Осака, Хёго и Ниигата. Кроме того, англичане потребовали, чтобы сёгун получил санкцию императора на подписанные раньше не­равноправные договоры. Последнее требование носило явно провока­ционный характер и было рассчитано на то, чтобы поссорить сёгуна с двором и попытаться разжечь гражданскую войну. Сёгунат принял английские требования и, заставил императора дать свою подпись под договорами. Порты были дополнительно открыты для иностранной тор­говли.

Между тем шла интенсивная подготовка к выступлению против сёгуна четырех юго-западных княжеств: Тёсю, Сацума, Тоса и Хидзэн.

Этот блок имел серьезную финансовую поддержку со стороны не­скольких банковских домов и, в частности, дома Мицуи. В этих княже­ствах в антисёгунские войска включали не только самураев и добро­вольцев из среды деклассированных самураев — ронинов, но и отряды горожан. К ним присоединялись отдельные крестьянские отряды.

Вожаки коалиции действовали под лозунгом «почтение к импера­тору» и «долой варваров». Они призывали покончить с сёгунатом, на­влекшим на Японию позор неравноправных договоров с иностранными государствами. Антииностранные настроения рядовых самураев, горо­жан и других групп населения, затронутых колониальным проникнове­нием иностранного капитала в Японию, придавали призыву «долой варваров» в их глазах патриотическое и прогрессивное значение. На­ряду с этим видную роль в антитокугавской коалиции играли и реакционные силы, представлявшие императорский двор и феодальную верхушку.

Фактическое руководство антитокугавской военной коалицией при­надлежало не знати, а представителям рядового самурайства. Во главе выступления стояли так называемые «молодые» — Сайго, Окубо, Гото и др.

Правительство Токугава было совершенно бессильно остановить развивавшиеся события. «Карательная экспедиция» войск сёгуна про­тив княжества Тёсю в 1866 г. закончилась поражением Токугава.

В конце 1866 и начале 1867 г. крестьянские выступления в Цен­тральной Японии приобрели особенно широкий размах. Некоторые го­рода отказывались безропотно повиноваться сёгунской администрации. Крупное купечество все меньше считалось с властью правительствен­ных чиновников и добивалось большей самостоятельности. Только в Эдо, р сёгунской столице, буржуазия пыталась спасти сёгуна, так как многие крупные фирмы столицы финансировали правительство и не бы­ли заинтересованы в его банкротстве.

После смерти императора Комей (1867) на престол взошел 15-лет­ний Муцухито. Воспользовавшись этим, лидеры антисёгунского блока составили меморандум от имени нового императора, в котором изло­жили требование к сёгуну немедленно «вернуть» власть императору. Этот меморандум в октябре 1867 г. был вручен сёгуну Кейки князем Тоса. Учитывая крупные силы своих противников, сёгун решил вы­играть время и формально согласился с предъявленными ему требова­ниями.

Сёгун не лишился реальной власти в Центральной и Северной Японии, так как оставался крупнейшим феодалом и хозяином этой части страны. Несмотря на отречение, он стал активно готовиться к борьбе.

Официальная японская историография именует революционные со­бытия 1867—1868 гг. «реставрацией Мэйдзи».

Но сражение при Фусими, закончившееся поражением войск сёгуна, еще не означало окончания вооруженной борьбы. В течение почти двух лет группа феодальных князей, обосновавшаяся на севере Япо­нии, а также морской флот сёгуна сопротивлялись новому режиму, пока не были разгромлены.

Политика нового правителства и антифеодальная борьба крестьян

Пришедший на смену Токугава новый политический режим оказался в трудном положении.

Во главе правительства стояли представители придворной знати (принц Арисугава, род- ственник императора, и др.). Реальным влиянием пользовались два человека, которых можно охарактеризовать как ярких представителей обуржуазившегося дворянства: Окубо Тосимити и Кидо Такамаса. Они были непосредственно заинтересованы в процветании некоторых торго­вых фирм.

Основной целью нового правительства была ликвидация политиче­ской раздробленности Японии и скорейшая ее европеизация, понимае­мая как заимствование современной военной и административной тех­ники при сохранении привилегий дворянского класса.

Программа этого правительства носила отнюдь не революционный, а весьма ограниченный либеральный характер. Однако сколько-нибудь быстрое проведение в жизнь даже весьма ограниченных реформ пред­ставляло большие трудности. Силы, свергнувшие сёгунат Токугава* отличались разнородностью и представляли собой конгломерат различ­ных и частью противоположных по своим интересам классов. До тех пор, пока существовал один общий враг —Токугава, антисёгунская коалиция выступала более или менее согласованно. После военных побед начались раздоры и острая внутренняя борьба в лагере самих победителей.

Против Токугава выступали крестьяне и городской плебс. Победа коалиции южных феодалов и буржуазии над Токугава была бы невоз­можна, если бы не стихийные крестьянские восстания, а также город­ские бунты, которые расшатали устои феодального ^ обществ а. Особый лагерь представляли выходцы из рядового самурайства, связанные с буржуазией.

Третьей силой, выступавшей против Токугава, были феодальные князья и знать, которые добивались свержения правившей династии и замены ее другой, более приемлемой.

После свержения сёгуна этот блок показал свою непрочность и в нем началась внутренняя борьба. Она происходила на фоне острей­шей классовой борьбы. Крестьянство не почувствовало никаких пере­мен от замены сёгуна Кейки императором Мэйдзи и продолжало высту­пать против феодального гнета и эксплуатации.

Если в 1866 г., за год до свержения сёгуната, по всей Японии было отмечено 17 крупных восстаний со многими десятками тысяч участ­ников, то через год после свержения сёгуната, в 1869 г., крупных кре­стьянских восстаний насчитывалось 48, в 1870 г.— 31. Всего за первое десятилетие существования нового режима, т. е. примерно с 1868 по 1878 г., в Японии было зарегистрировано 185 крупных вооруженных крестьянских восстаний. О размахе крестьянских выступлений дает представление тот факт, что в ряде случаев отдельные крестьянские отряды объединялись в армии численностью в 200—250 тыс. человек. В восстании, вспыхнувшем в 1873 г. в префектурё Фукуока, участво­вало около 300 тыс. крестьян. От разгрома правительственные войска спасло их превосходство в артиллерии и общей организованности. Бур­жуазные представители в новом правительстве, так же как и феодалы, были готовы поддержать любые драконовские мероприятия для подав­ления крестьянской революционной стихии. Вместе с тем наиболее дальновидные представители буржуазии в правительстве понимали, что одним только голым насилием не удастся добиться прекращения борьбы крестьянских масс.

Представители буржуазии в поисках средств укрепления режима выступали застрельщиками проведения отдельных реформ. Это вызы­вало разногласия внутри императорского правительства — между бур­жуазными и феодальными его элементами.

Буржуазные реформы

Революция 1868 г. привела к власти в Японии  блок феодалов и буржуазии. Политическим  представителем интересов этого блока являлась монархия, в значитель­ной степени унаследовавшая от Токугава военно-полицейский государ­ственный аппарат. Буржуазные реформы, проводившиеся император­ским правительством, носили поэтому чрезвычайно робкий, ограничен­ный характер.

В 1872 г. было завершено государственное объединение страны, ликвидированы феодальные уделы и заменены префектурами. Количе­ство сословий было уменьшено до трех: титулованная аристократия» дворянство и простой народ. Прямые сословные привилегии были отме­нены. Однако в действительности эта реформа носила скорее деклара­тивный характер: самурайство отнюдь не потеряло своего привилеги­рованного положения. Кадры чиновников по-прежнему пополнялись исключительно из среды самураев. На высшие государственные посты выдвигались главным образом выходцы из двух княжеств — Сацума и Тёсю, представители которых играли руководящую роль в император­ском правительстве.

В 1872 г. была введена всеобщая воинская повинность, которая форхмально положила конец самурайской монополии на ношение ору­жия. На крестьянство легли дополнительные тяготы, связанные с военной службой. Офицерские должности по-прежнему оставались в руках самураев.

Наиболее важным преобразованием, проведенным новым прави­тельством, являлась аграрная реформа 1872—1873 гг.

Правительство стремилось опереться на новых помещиков в япон­ской деревне. Оно желало привлечь на свою сторону также верхушку крестьянства и тем самым несколько расширить социальную базу пра­вящего блока. С этой целью правительство объявило собственниками земли всех, кто фактически владел этой землей к моменту издания закона. Это был акт прогрессивного значения, поскольку был положен конец феодально-сословной (дворянской) земельной монополии и уста­навливался буржуазный принцип частной собственности на землю. Однако крестьянство в результате этой реформы по существу не полу­чило земли. Задолго до революции 1868 г. огромное количество земель, обрабатывавшихся крестьянами, перешло в руки ростовщиков, купцов, богатых крестьян, опутавших земледельцев кабальными долгами. Хотя в правление Токугава не разрешались земельные сделки, но всевозмож­ные закладные, дарственные записи и тому подобные документы опре­деляли фактическое право собственности новых владельцев на землю, обрабатывавшуюся крестьянскими руками. Аграрная реформа 1872— 1873 гг., которая легализовала все эти сделки на землю, тем самым признала законность происходившего ранее процесса экспроприации крестьянства в пользу новых помещиков. В 1872 г. был официально отменен запрет на куплю-продажу земли.

От реформы выиграли только новые помещики и богатые крестья­не. Их земельная собственность была юридически признана и они ста­ли основными эксплуататорами японской деревни. Что же касается массы крестьян, являвшихся наследственными арендаторами на княже­ских землях, то объявление их собственниками тех же самых ничтож­ных клочков земли отнюдь не улучшало их положения. Отягощенные долгами, крестьяне быстро теряли свои парцеллы, переходившие в руки помещичье-кулацкой верхушки, и превращались сами в арендаторов.

Аграрная реформа противопоставила деревенскую верхушку осталь­ной массе крестьянства, которое ни в. какой мере не было удовлетво­рено земельным законом.

Государство за весьма высокую цену (более 200 млн. иен) выкупи­ло у бывших феодальных князей принадлежавшие им владения. Сред­ние и мелкие земельные собственники в значительной мере сохраняли черты помещиков полуфеодального типа. Крестьяне в качестве аренд­ной платы отдавали им не менее половины своего урожая. Аграрная реформа стимулировала тем не менее развитие капиталистических от­ношений в деревне и дальнейшую дифференциацию деревни.

На примере аграрной реформы 1872—1873 гг. ярко выявился не­законченный характер буржуазной революции в Японии. Остатки фео­дализма сохранились в Японии как в экономике, так и в политической надстройке. Японская буржуазия, крепко привязанная к реакционной монархии, поддержала мероприятия, направленные на сохранение поли- цейско-бюрократического произвола. Японская буржуазия не боролась за передачу ей полноты власти; боясь революции, она стремилась пред­отвратить ее реформами.

Тем не менее буржуазная революция 1868 г. явилась важнейшим рубежом в истории Японии. Капитализм, хотя и осложненный различ­ными феодальными пережитками, получил стимул к дальнейшему раз­витию. В рамках единого государства сложилась японская буржуазная нация.

В. И. Ленин отмечал, что создание самостоятельного национально­го государства само по себе являлось условием относительно быстрого развития японского капитализма. Но так как это государство буржуаз­ное, оно само стало угнетать другие нации и порабощать колонии.

Самурайские мятежи

Развитие капиталистических отношений в Японии приводило к усилению экономических позиций буржуазии и способствовало даль­нейшему ослаблению самурайства. За исключением привилегирован­ных элементов самурайства, нашедших себе место в государственном аппарате японской монархии, большинство самураев испытывало не­довольство своим положением и стремилось вернуться к старым по­рядкам.

В 70-х годах XIX в. в Японии вспыхнули реакционные мятежи, ста­вившие своей целью свержение правительства, прекращение буржуаз­ных реформ и восстановление самурайской власти. Введение всеобщей воинской повинности рассматривалось самураями как угроза их искон­ной монополии на ношение оружия, были сокращены пенсии, которые правительство выплачивало самураям. Самураев не удовлетворяла внешняя политика правительства. Идеолог и вождь реакционного саму­райства Сайго Такамори, занимавший одно время пост военного мини­стра в новом правительстве, добивался агрессивной войны как средства укрепления императорской Японии. Он рассчитывал, что война позво­лит восстановить привилегии и престиж самурайства как воинского сословия и таким образом ограничить и приостановить буржуазные преобразования. Самураям удалось, однако, добиться организации лишь сравнительно небольшой по своим масштабам разбойничьей экспедиции на остров Тайвань в 1874 г.

Под фальшивым предлогом «защиты японских подданных» (рыба­ков с Рюкю) от нападения на них местных жителей на побережье острова Тайвань был высажен японский экспедиционный корпус. Одна­ко Япония вынуждена была вскоре убрать свои войска с Тайваня, хотя ii выговорила себе за это денежную компенсацию от Китая.

В 1877 г. Сайго поднял крупный реакционный мятеж на юге Япо­нии, в провинции Сацума. Этот мятеж получил название сацумской войны. Обладая довольно значительной и дисциплинированной армией, Сайго в течение нескольких месяцев вел борьбу с правительственными войсками. Однако в сентябре 1877 г. он был разбит.

Буржуазия торжествовала победу, рассматривая поражение мяте­жа как наглядное свидетельство превосходства буржуазной армии над феодально-самурайскими формированиями.